Безумный лес

Корбя и Жиану,
Тунсу и Мунтяну,
Гайдуки, как на подбор,
Жили меж высоких гор…

Возле статуи генерала Манту студенты вместе с музыкантами пропели «Проснись, румын!».

Под пытливыми взглядами прохожих, остановившихся из любопытства посреди дороги, профессор Митридат Велинский обратился лицом на восток, перекрестился, опустился на колени и поцеловал землю. Потом поднялся на ноги с горделивым видом, словно свершив бог весть какое святое деяние, взобрался на скамью и произнес речь. Вспомнил Драгоша — основателя Молдовы — и Штефана Великого[24], всю свою жизнь посвятившего борьбе с басурманами. Упомянул Василе Лупу[25] и Матея Воеводу[26], которые воздвигли крепкостенные храмы. Потом воздал хвалу Владу Цепешу[27].

— И вот сейчас, братья, сейчас, больше чем когда-либо, нам нужен новый Влад Цепеш. Если кто согрешит или украдет — пусть тотчас являются власти и сажают его на кол. В румын вселился бес. Слов они уже не понимают. Исправить их можно, только внушив им страх перед властью. Как говорится — жизнь страхом держится.

— Это вы, профессор, только вы можете спасти нашу несчастную страну.

Профессор Митридат Велинский с признательностью посмотрел на поддержавшего его верзилу и прослезился. Роняя слезы, продолжал описывать страшное несчастье, постигшее нашу бедную страну из-за того…

Он перебрал много причин… Возвысил голос:

— Смерть большевикам…

Несколько сопляков-подростков подхватили: «Смерть, смерть!», не договаривая, однако, чьей именно смерти они желали. Стайка воробьев, усевшихся на макушку статуи генерала Манту, испуганно вспорхнула и умчалась прочь. Где-то в соседнем дворе собака приняла солнце за луну. Подняв морду, завыла тревожно и жутко.

Завыли и студенты.

— Профессор, вы наш отец.

— Вы — наш патриарх.

— Наш Влад Цепеш.

— Вы наш спаситель.

Непривычно кротким голосом господин Гушэ отозвался с порога своей лавки, забитой гробами, саванами и тапочками для покойников:

— Вы сам Иисус Христос, профессор… Просто господь наш Иисус Христос во плоти…

Многие засмеялись. Но профессор сделал вид, что ничего не заметил. Взглянул на небо и перекрестился. Потом снова прорычал:

— Смерть большевикам!..

На этот раз воцарилась мертвая тишина. Замолчали даже босяки, прибившиеся с краю толпы. В этой мертвой тишине профессор Митридат Велинский, студенты из «Нового поколения» и те немногие рушанцы, что были тем или иным способом привлечены на их сторону, опустились на колени в белесоватую уличную пыль, склонили головы и громко прочитали молитву. Велинский возглашал слова молитвы, а остальные повторяли их, фразу за фразой. Я пробрался сквозь ряды коленопреклоненных дуралеев и прислонился спиной к стене какой-то лавки. Кончив молитву, которая оказалась довольно пространной, молящиеся поднялись с земли. Мой приятель из Турну, студент Марин Сэрэчилэ, воскликнул:

— Да поможет нам бог!

Потом он подошел ко мне, грозно выкатив глаза.

— Ты почему не стал на колени?

— А зачем мне было становиться на колени? Я пока не спятил.

— Можешь получить в морду.

— Только и всего?

— Для первого случая. А потом… Потом виселица, пуля, а может, и кол.

Я засмеялся. Марин Сэрэчилэ вернулся к своим. И тут на них нашло что-то непонятное, я даже не успел заметить, кто дал сигнал. Студенты вдруг скучились, и над их головами замелькали дубинки. Прежде чем мы сообразили, что им взбрело на ум, они уже выломали двери и побили стекла в ближайших лавках. В суматохе избили всех, у кого, как им показалось, были рыжие волосы. Когда студенты отвели душу, один из них сунул пальцы в рот и засвистел молодецким посвистом. По этому сигналу, должно быть привычному, юнцы вновь быстро сгрудились вокруг статуи генерала Манту и запели:

Проснись, румын, стряхни свой сон оцепенелый,
Что варвары-тираны наслали на тебя…