Безумный поклонник Бодлера

Время шло, и средств на жизнь катастрофически не хватало. Шарль пытался пристроить свои статьи в один из парижских еженедельников, но руководство редакции не собиралось платить штраф в пятьсот франков и не хотело три месяца сидеть в тюрьме, ведь оскорбленные герои заметок Бодлера обязательно бы подали на газету в суд. Но Шарль не особо переживал. Журналистика – это сиюминутное, его же удел – вечность. Недостающие деньги Шарль пытался добыть у матери. Каролину он видел лишь урывками, не желая приходить сам и не смея приглашать ее к себе из-за Жанны. Они встречались в залах Лувра, подолгу гуляли по аллеям Булонского леса, смеялись, разговаривали. Вдыхая аромат ее духов, он вновь становился маленьким мальчиком, переполненным сыновней любовью. Но по возвращении в номер «Пимодана» власть утонченной дамы с Вандомской площади таяла, как дым, уступая место пьянящим чарам грубой уличной девки. Стоило Жанне качнуть бедрами, выпятить грудь и звякнуть браслетом с маками, как Шарль тут же терял рассудок, готовый на все, лишь бы обладать этой чертовкой. Перед ним уже была не вульгарная потаскушка из затрапезного театра, подвизавшаяся на вторых ролях, а Жрица Зла, Колдунья, шагнувшая в его объятья с инквизиторского костра, оскалившаяся в предсмертном крике и почерневшая от сажи адского пламени. Та самая черная Венера, культу которой он неустанно поклонялся. Предпочитая благовоспитанному обществу родителей компанию Жанны, он чувствовал себя изгоем и в унижении черпал вдохновение для своих сатанинских стихов. Так, будучи свободным и гордым Дон Жуаном в аду, он в то же время ощущал себя марионеткой дьявола, малюткой, родившимся от неравного союза юной матери и престарелого отца. Шарль, безусловно, отождествлял себя с Сатаной, ибо он тоже провинившийся ребенок, который трепещет при одной только мысли о наказании могущественного родителя. Вино способствовало полету души и раскрывало глубины подсознания, в которые то и дело заглядывал Бодлер. Разрушая себя, он высвобождал новую сущность, гораздо более яркую и самобытную, чем сковывавшая его оболочка. Наконец-то он становился свободен. Свободен от условностей, от ханжеской морали и от самого себя, слабого и беспомощного в глазах семьи. Но в то же время католическое воспитание брало верх. Впитанные с молоком матери церковные догмы преобладали над высвободившейся творческой сущностью. Шарля терзали угрызения совести, и чувство вины не давало ему спокойно жить, изводя и мучая. Он сам был жертва, и сам себе был палач. На душевные муки молодого поэта с интересом взирал владелец антикварного магазинчика господин Арондель, к которому Бодлер продолжал захаживать по старой привычке.