Безумство храбрых. О молодежи 1917 – 1991 годов

Новая экономическая политика – процесс необычайно сложный и внутренне противоречивый. Она открывала некоторые возможности для роста капиталистических элементов. И в то же время она являлась надежным орудием в руках Советского государства для создания основ социалистической экономики. Советское государство сохраняло за собой все командные высоты в экономике, опираясь на которые оно ограничивало капиталистические элементы, устанавливая размеры их производства, цены на их продукцию, облагая высокими налогами и т. д. Одновременно оно поощряло развитие социалистических элементов в экономике.

Вокруг нэпа развернулись острые споры. Одни нэп одобряли, другие решительно осуждали, усматривая в новом экономическом курсе возврат к капитализму, утрату Советской власти. Л.Д. Троцкий в брошюре «К социализму или к капитализму?» выступил против ленинского курса экономической политики, якобы ведущего к реставрации капитализма. Его взгляды разделял и Г. Зиновьев. В работе «Ленинизм» он предлагает государственные предприятия, торговлю, финансы объявить «госкапиталистическими».

Немало масла в огонь подливали зарубежные недруги Советской власти. «Термидор»[2], «тупик», «черные годы» – так отреагировала зарубежная печать на первые шаги новой экономической политики Советского государства. В одной из книг, изданных в Париже, говорилось, что «весь марксизм в России ставится на голову», что происходит «явное возвращение Маркса к Дюрингу» (философскому путанику с претензиями. – А.С.). Вынесенный большевизму приговор был категорическим и безапелляционным: большевики «не удержат Советской власти», так как они «сами роют себе могилу».

Дискуссия о нэпе не обошла стороной и комсомол, руководство которого в 1922 г., находясь под гипнозом революционных побед, не сумело правильно оценить сущность и значение нового экономического курса. В силу своей недостаточной политической зрелости известная часть молодежи встретила нэп, по выражению Н.И. Бухарина, с «полувозмущением».

В романе В. Закруткина «Сотворение мира» рассказывается о том, как два молодых гражданина, прогуливаясь по одной из улиц Москвы, были немало удивлены изменившимся обликом города за один год нэпа: на фасадах домов появились тысячи ярких вывесок над пивными, закусочными, кабаре, кондитерскими, фотографиями; как грибы после дождя, выросли сотни всяких кустарных артелей – портновских, сапожных, гвоздильных, столярных, механических…

«Откуда вылезла вся эта нечисть? – недоумевал Черных. – Прошло четыре года революции, я думал, что паразитов и след простыл, а они, гляди ты, как клопы полезли.

– Выходит, по щелям сидели, – хмуро говорил Александр, – дожидались лучших времен. Как только мы вожжи чуток отпустили, они тут как тут…

– Знаешь, Сашка, а меня злят эти спекулянты, – признавался простодушный Черных. – Я понимаю, новая экономическая политика необходима, а встречу такого раскормленного борова и думаю: «Эх, двинул бы я тебе в харю, да нельзя!»

«Чертов нэп», «проклятый нэп», «сказка про белого бычка» и тому подобные оценки новой экономической политики не сходили с уст многих молодых людей.

В Отчете ЦК РКСМ на V съезде (1922 г.) сказано следующее: «Новая экономическая политика, отступление нашей партии и Советской власти от ряда позиций, завоеванных в период Гражданской войны, лихорадочное искание новых форм и методов возрождения хозяйства и строительства государственного аппарата – наиболее больно отозвались именно на молодом поколении рабочих и крестьян, как в материальных, так и в идеологических отношениях». Из отчета явствует, что начавшийся в деревне процесс «укрепления индивидуальных хозяйств» породил «усиленный развал» сельских комсомольских ячеек, из которых лишь «немногие занимались активной политической работой».

Наметилась даже опасная тенденция оттока молодежи из комсомола. В 1926 г. в Ленинградскую комсомольскую организацию было принято 16 тыс. комсомольцев, а вышло из комсомола намного больше – 30 тыс. На Путиловском заводе от 2200 комсомольцев осталось 1600. Причем сокращение численности комсомола происходило главным образом за счет рабочей молодежи.

В этих негативных моментах проявляла себя повышенная «революционная страсть» быть «выше партии», поскольку молодежь – это, мол, «авангард авангарда». Журнал «Большевик» в мае 1925 г., отмечая повышенную революционность на местах, сообщал, что иные комсомольцы проводят политику партии «весьма коряво и довольно первобытными приемами». Подавший заявление о вступлении в комсомол молодой крестьянин пишет: «Прошу меня принять в ячейку – наган имею». Так иные комсомольцы понимали свои обязанности.

Общие рассуждения сводились к одному – «комсомол должен быть революционнее партии».