Читаем Безумство Мазарини полностью

Безумство Мазарини

Симон закрыл папку и торопливо направился к выходу. Юная кассирша робко улыбнулась ему вслед. Симон постоял несколько минут, дожидаясь, пока свежий ночной воздух взбодрит его, потом вытащил мобильник.

– Клара?

– Каза? – В трубке слышалось тяжелое дыхание.

– Клара, ты где?

– На лестнице. Двести двадцать три ступеньки. Потом расскажу.

– Клара, думаю, я разгадал секрет Безумства Мазарини. Почва острова обладает исключительными свойствами, это редкая и сложная смесь. Особенно там, где находятся развалины аббатства. Такая земля встречается всего в нескольких уголках Франции. Не буду грузить тебя подробностями…

– Да что в ней такого особенного, в этой почве? – спросила Клара, продолжая спускаться.

– Примерно такая же почва там, где делают лучшие французские вина. Борделе. Бургундия. Этот молодой фермер, Люсьен Верже, был виноградарем. Безумство Мазарини – это вино, одна из лучших марок вина!

Клара резко остановилась. Лестницу маяка освещали редкие маленькие светильники, и отец Дюваль, спускавшийся следом, едва не налетел на нее.

– Отец Дюваль, вы разбираетесь в винах?

– Неплохо, – ответил тот слегка удивленно.

– Держите, вы поймете лучше меня. – И, не дав священнику возразить, сунула ему телефон.

– Алло? Это Дюваль, начальник летнего лагеря.

– Вы что-нибудь понимаете в винах?

– У меня в погребе около тысячи бутылок.

– Отлично! – завопил Симон. – Безумство Мазарини оказалось вином! Если хорошенько подумать, это совершенно очевидно. Сангвинарии – название виноградников, известное со времен Средневековья. Одно из лучших французских вин, которое давно делали монахи-бенедиктинцы, и Мазарини его обнаружил. Потом его производить перестали – революция, аббатство было разрушено, ссоры из-за наследства. Участок был слишком мал, слишком далек от всего. О нем забыли. И не вспоминали – до тех пор, пока в девятьсот четырнадцатом молодой фермер Люсьен Верже не начал снова производить красное вино острова Морнезе.

– Вполне возможно, – согласился отец Дюваль. – Морнезе расположен южнее, чем виноградники Шампани и Эльзаса или долины Рейна и Мозеля с их айсвайнами. К тому же здесь океанический микроклимат, туманы защищают растения от заморозков, участок обращен к югу – да, выглядит правдоподобно. На Джерси и сейчас делают превосходное белое вино. Но почва Морнезе намного богаче, и если найти подходящий сорт винограда… Боже правый… Для полной уверенности… Надо бы попробовать!

– Люсьен Верже был последним, кто делал вино на Морнезе! – Казанова так разволновался, что почти орал. – Его ферма расположена на юго-востоке острова, на одной из самых высоких его точек. Она по-прежнему заброшена, и подняться к ней можно только с берега. Если от Безумства Мазарини на острове что-то осталось, если Жан Реми десять лет назад нашел одну из последних бутылок, то именно там, на заброшенной ферме Люсьена Верже.

– Нам надо торопиться! – пропыхтел отец Дюваль. – Мы вам перезвоним.

Священник вернул Кларе телефон и протянул бинокль Дельпешу, который шел последним:

– Поднимаемся снова. То есть вы поднимаетесь, а меня увольте… Теперь мы знаем, куда надо смотреть, – на заброшенную ферму Люсьена Верже. От нее до маяка по прямой чуть больше километра.

Дельпеш послушно полез наверх.

– Староват я для такого! – пожаловался он.

– Не ной! – весело откликнулась Клара. – Мы же не успели добраться до самого низа. – И тоже начала подъем.

Снизу донеслись быстрые шаги Мади и шаркающие – Армана. Подростки все поняли и возвращались на галерею.

Наверху Дельпеш тут же направил бинокль на старую ферму. Клара и Мади нетерпеливо топтались рядом, Арман снова занял пост у двери.

– Ну что? – спросила, стуча зубами, Клара.

– Ничего, – хмуро ответил журналист. – Совсем ничего! Все спокойно, окна темные, никакого движения. Еще один ложный след!

– Можно я посмотрю? – попросила Мади.

– Смотри, если хочешь, – ответил журналист. – Только по-быстрому, пока мы себе всё не отморозили.

Мади поднесла бинокль к глазам и стала ждать, когда луч маяка на несколько секунд осветит ферму. После десятой попытки она сдалась:

– Все будто вымерло.

– Спускаемся, – сказал журналист.