Читаем Безумство Мазарини полностью

Безумство Мазарини

И, словно подтверждая предсказание Армана, ко мне подошла блондинка в нелепом обтягивающем платье из пурпурного бархата. Настоящая женщина-вамп из кино про гангстеров, разве что чуть старше положенного.

– Клара, – представил ее Арман. – Дико сообразительная секретарша. Но на нее, Колен, не засматривайся, ей только старичье нравится!

Клара улыбнулась, сверкнув белыми зубами.

– Дидье Дельпеш просил его извинить. Уехал в редакцию. Решил выпустить специальный номер «Островитянина».

Я поморщился.

– Ты его должник, – сказала Клара. Она протянула мне мобильник:

– Возьми. С этим человеком ты незнаком, но он хочет с тобой поговорить. Ему ты тоже многим обязан.

Я взял трубку.

– Колен Реми? – произнес молодой и бодрый голос. – Это Симон Казанова, из мэрии, помните меня? Как же я рад, что вы живы.

– Спасибо, – пробормотал я, ничего не понимая.

– Прямо сейчас я, пожалуй, немного посплю, но уже утром буду на Морнезе. Столько всего пропустил, надо наверстать. А главное, у меня есть кое-что от вашего отца, и я должен вручить вам лично. Это передал вам его лучший друг, Габриель Бордери.

– Спасибо, – повторил я растерянно.

– Колен, можете выполнить мою просьбу?

– Да.

– Достаньте для меня из погреба бутылку Безумства Мазарини. Думаю, я ее вполне заслужил.

– Ладно.

Я вернул телефон Кларе, чувствуя себя полным идиотом. Она задумчиво смотрела на меня.

– Этот Симон Казанова слегка задается и упрям как осел, зато далеко не глуп… И довольно красивый парень. Знаешь, Колен, я думаю, что он спас тебе жизнь.

Я промямлил какие-то невнятные слова благодарности, но роковая секретарша уже повернулась ко мне спиной и прижала к уху мобильник.

– Сзади вид лучше, тебе не кажется? – заметил Арман.

Я не ответил.

Мне хотелось помолчать. Побыть одному.

– Колен!

Я узнал монотонный голос отца Дюваля и обернулся. Никогда не видел у него такого красного лица. В одной руке он держал пыльный бокал, который, несомненно, отыскал в старом посудном шкафу на ферме, в другой – бутылку.

Сангвинарии – остров Морнезе – 1914.

Священник с ловкостью профессионального сомелье крутил вино в бокале.

– Колен, я не смог отказать себе в удовольствии и откупорил одну бутылку.

У меня не было сил отвечать.

– И как? – спросил Арман.

– Ну, лучше бы его попробовать несколькими годами раньше. Восемьдесят пять лет хранения многовато даже для особенных вин. Не помешало бы регулярно менять пробку. И надо бы дать ему отстояться…

– Протухло? – встревожился Арман.

Отец Дюваль отпил глоток, подержал вино во рту, потом ответил, взвешивая каждое слово:

– И месяца не прошло с тех пор, как я пил «Шато Кос д’Эстурнель», одно из лучших вин восемьдесят шестого года. Сто пятьдесят евро бутылка. Как минимум. И могу вам сказать, что то вино – кислятина в сравнении с этим.

Мади восхищенно присвистнула.

Отец Дюваль наклонился ко мне:

– Мазарини был прав, Колен, это исключительное вино. Все дело в особенной почве виноградника, такая встречается лишь в нескольких уголках Франции. Старый, забытый всеми виноградник. Твой отец заново его открыл. Если решишь снова возделывать эту землю, возродить виноградник, то слава и богатство, мальчик мой, тебе обеспечены!

Я кивал, толком не понимая, что отвечать, и чувствуя себя дурак дураком.

Мади улыбалась. Мне нравилась ее улыбка.

– Спасибо всем. Спасибо. Можно я побуду один?

С этим я и направился по склону небольшого поля. Я еще раньше приметил этот холм с кривым, старым, засохшим деревом на вершине и теперь опустился на траву, прислонился к теплому стволу. Трава была мокрая, но какое это имело значение. Как я и предполагал, с возвышения открывался великолепный вид на темное море, на маяк, на черные скалы юго-восточного берега. Было слышно, как волны разбиваются о камни.

Я закрыл глаза. И снова открыл. Я, наверное, ненадолго уснул.

Мне было хорошо.

Шум волн. Бескрайнее море.

Горизонт вдали окрасился сиреневым. Волны замерцали.

Уже восходит солнце.

А теперь – новый день, новая жизнь.

Мне еще надо прочесть прощальное письмо отца, то, что он оставил у нотариуса. Полицейские отдадут его мне, когда найдут. Письмо с обвинениями.

Но теперь это может подождать.

Мне было хорошо.

Я должен был приехать сюда, пройти по обломкам моего детства.

Принять смерть моих родителей. Я сирота.

Я наконец простился с ними.