Безумство Мазарини

– Согласна. Думай. И что мы тем временем будем делать?

– Ну…

– Ты можешь шевелить мозгами и еще чем-нибудь одновременно?

– Ну…

– Так что?

Арман принял решение.

– Мы продолжаем дополнительное расследование. Идем к Чаячьей бухте и сараю, где живет моряк-алкоголик, который напугал Колена.

– Хорошо, Наварро. Только давай сделаем вот как: чтобы и нам не оказаться живыми мертвецами, мы не пойдем туда открыто, как туристы, по дороге, насвистывая «Марсельезу».

– Ты права, – усмехнулся Арман. – Вот что мне нравится на Морнезе: если ты тут умер, то это не навсегда.

Подростки свернули в ланды, и вскоре их скрыла высокая трава. Как только за стеблями показалась железная крыша сарая над бухтой, оба пригнулись и ползком подобрались поближе. Мади осторожно приподняла голову над травой и тут же скрючилась рядом с Арманом.

Перевела дыхание, еле сдерживая возбуждение.

– Ну, что там? – прошептал Арман.

– Там Колен! – едва слышно ответила Мади. – Он в сарае. А перед сараем припаркована машина его отца.

– Ты уверена?

– Нет… Но это белый «форд транзит». Или ты веришь в такие странные совпадения?

– Согласен, мисс. Будем за ними следить?

Арман ужом пополз в траве, но Мади схватила его за рукав:

– Я не все сказала. Мы влипли, Арман.

Арман, которому не терпелось узнать больше, хотел встать, но Мади с силой придавила его к земле:

– Не валяй дурака!

– Что?

– Он там!

– Кто он?

– Валерино!

Потрясенный Арман уцепился за последнюю надежду.

– Хочешь сказать – его труп?

– Да нет, не то чтобы… Вполне живой… И у него пистолет!

45

Эдипов экспресс-комплекс

Суббота, 19 августа 2000, 10:27

Сарай у Чаячьей бухты, остров Морнезе

У меня кружилась голова.

В сарае стоял отвратительный запах – смесь прокисшего вина, перегара, застарелого табака и протухшей еды.

– Нас здесь никто не потревожит, – сказал папа. – Лебертуа несколько дней не будет.

Я понял, что так зовут пьянчужку. Расспрашивать не стал, мне не хотелось знать подробности. Не сейчас.

Бардак в этой норе никуда не делся, а вот телевизор исчез, и это было странно.

Часть помещения была завалена коробками и связками старых газет. Я с отвращением огляделся. От вони к горлу подкатывала тошнота.

– Мы надолго здесь не задержимся, – успокоил меня папа, – но среди бела дня нам разгуливать не стоит. Надо во всем разобраться. Знаешь, ты отлично справился! Садись.

Я стряхнул со стула хлебные крошки – во всяком случае, мне показалось, что это хлебные крошки, – и сел.

– Спасибо, – сказал я.

– Нет-нет, ты старался ради себя. Было очень важно, чтобы ты не открывал папку. Можешь отдать ее мне.

Я так и держал папку в руках с тех самых пор, как сбежал от нотариуса, прижимал к груди всю дорогу в машине, теперь же протянул досье отцу.

Стало ли мне легче?

Как ни странно, нет. Можно сказать, я ощутил разочарование.

– Спасибо, – отец взял папку, – вот ты и избавился от обузы.

Он тоже устроился на замызганном стуле, на другом конце сарая, словно намеренно устанавливая между нами дистанцию. Потянул за коричневую тесемку и открыл бежевую папку. Начал листать страницы. Их было много. Я ничего не мог разглядеть, но встать со своего стула не осмеливался.

Отец пристально посмотрел на меня, лицо суровое.

– Колен, ты ничего не брал отсюда?

– Я даже не открывал ее. Что-то не так?

– Нет. Нет.

Но я видел, что есть какая-то проблема.

Папины движения сделались более резкими, как будто ярость, которую он до сих пор сдерживал, пыталась прорваться наружу.

– Колен, ты пить хочешь?

Я помотал головой.

– А есть?

– Тоже.

Меня тошнило.

Сарай напоминал городскую свалку, по растрескавшимся стенам ползали какие-то насекомые. Отец нервничал – его выдавали руки.

– Колен, у нас осталось мало времени.

– До чего?

– До… Ты подумал о том, что я говорил тебе вчера вечером?

О чем именно? Он столько всего наговорил.

– Безумство Мазарини. Секрет, который ты хранишь. Об этом ты думал?

– Ну, немножко, – машинально ответил я.

На самом деле всерьез я об этом не задумывался. Безумство Мазарини? Секрет, который хранится во мне… Я по-прежнему помнил только сцены застолья. Папина ладонь тянется ко мне. Берет меня за руку. И эти крики.

– Ну так что? – чуть повысив голос, спросил отец.

Как же воняет тухлятиной. На ящике теснились грязные стаканы с остатками вина.

Вино.

Папина рука, протягивающая мне стакан с вином. Странно. Шестилетнему ребенку вина не предлагают.

– Колен!

Должен ли я поделиться с ним этим воспоминанием?

Про этот обед? Про эти крики? И про руку под юбкой тоже? Почему он меня расспрашивает? Сам разве не помнит? Но это нелепо!

– Один обед помню, – прошептал я.

Отец подался ко мне, сбросил стоявшие на ящике консервные банки, придвинул ящик к моему стулу и уселся.