Безумство Мазарини

— Ты был нашим единственным ребенком. Чтобы защитить тебя, в свое завещание я вставил пункт о том, что в случае смерти матери во владение участком вступаешь ты, по достижении шестнадцатилетия. В день, когда тебе исполнится шестнадцать! А до того десять лет землей должен распоряжаться Габриель Бордери. Я доверял ему, а главное, он был неуязвим. У него была серьезная поддержка на Лазурном Берегу. Тогда я не придумал лучшего способа остановить их, не подвергая тебя опасности.

Мне было трудно осознать последствия этого поступка отца, но я ничему не удивлялся. Просто слушал.

— Такой выход представлялся мне наиболее разумным. Ты был владельцем, но не мог принимать никаких решений, пока тебе не исполнится шестнадцать, ничего не мог сделать с этим участком. Они никак не могли на тебя надавить, это ничего бы не дало. К тому же ты ничего не знал, а значит, был в безопасности. Вот поэтому я ни разу с тобой не связался — ты должен был оставаться в стороне от всей этой истории. По крайней мере, пока был ребенком. Но…

Он взял меня за руку, и я снова испытал то сильное и странное чувство. Никто из взрослых уже много лет не брал меня за руку. Даже у Брижит не было такой привычки.

Я невольно огляделся в темноте. По спине побежали мурашки. Отец не стал меня успокаивать.

— Колен, тебе есть чего бояться… Моя уловка десять лет защищала тебя, а теперь… Очень жаль, но ты невольно оказался втянутым в эту историю. Тогда я думал, что десять лет — это целая вечность, что за это время все изменится.

Я открыл было рот, но он меня остановил:

— Да, знаю. Ты сейчас скажешь, что готов ко всему, что ты уже взрослый. Уверен, что так и есть, иначе ты меня бы не нашел. Но когда я сейчас на тебя смотрю, то понимаю, что был не прав. Что для всего этого ты слишком молод. — Он чуть сильнее сжал мою руку. — Я должен сказать тебе еще кое-что. Десять лет назад только я был в курсе всего. Тьерри и Брижит многого не знали, хотя мама с ними делилась, особенно с Брижит, они были довольно близки, но трусость не давала им рисковать. Габриель в это глубоко не влезал и тоже знал не много. Максиму, моему компаньону, я давно перестал доверять. Что было бы, если бы убийцы из «Семитим» меня нашли, если бы им удалось меня прикончить? Никто никогда не узнал бы правды, наша ассоциация, само наше имя навсегда остались бы опозоренными. Они бы победили! Колен, я хотел, чтобы ты знал, кем были твои родители, и узнал это от меня. На случай, если меня не станет, если они меня убьют. Потому и написал тебе письмо, в котором изложил все, о чем только что рассказал тебе, но с подробностями, доказательствами, именами, цифрами… Письмо это представляет страшную угрозу для тех, кого я в нем обличаю, но оно, как ты догадываешься, опасно и для тебя. — Он глубоко вздохнул. — Десять лет назад я доверил это письмо здешнему нотариусу, мэтру Сержу Бардону.

Я хотел ответить, но он приложил палец к губам:

— Знаю, Колен. Я говорил тебе, что на этом острове надо остерегаться всех, но, как ни странно, нотариус Бардон доверия достоин. Слишком долго объяснять почему, но можешь не сомневаться, он на нашей стороне. Что бы ни случилось, что бы ни случилось со мной или с твоей матерью, он должен был дождаться, когда тебе исполнится шестнадцать лет, и только в этот момент сообщить, что ты — владелец земель аббатства. Кроме того, он должен был отдать тебе мое письмо, пригласив в контору накануне дня рождения…

Я начинал понимать.

И все же совпадение меня смущало: я опередил желание отца, по собственной воле решил приехать на Морнезе, причем еще полгода назад, в феврале.

Шестое чувство? Озарение?

— В день, когда мне исполнится шестнадцать лет? Это значит, что завтра я должен явиться к нотариусу?

Отец улыбнулся.

— Да. Найти его несложно. Контора находится на улице, которая ведет из города. Он там живет, спит, ест, работает… Это настоящий бункер. Но я должен рассказать тебе еще кое-что, последнее.

Он так и не отпустил мою руку.

— Десять лет назад я отдал нотариусу очень точные распоряжения. Чтобы тебя защитить. Я не знал, буду ли жив, сможем ли мы встретиться, сумею ли позаботиться о тебе. Мои распоряжения были категорическими, они были призваны спасти тебе жизнь. Ты должен быть один, совсем один, когда он тебя примет. Там никого не должно быть, чтобы никто не мог на тебя повлиять. Никто! Ты должен открыть досье, которое я для тебя оставил, в его присутствии. И письмо, вложенное в бумаги, тоже прочитать при нем. И тогда, прежде чем тебя отпустить, он спросит, хочешь ли ты позвонить кому-нибудь, — в частности, хочешь ли ты позвонить в полицию, чтобы они за тобой приехали, чтобы взяли тебя под защиту. Вот такие я оставил распоряжения. Понятно тебе? Я мог положиться только на этого нотариуса в случае, если меня не станет. Я догадывался, что делаю тебе опасный подарок. Как только ты получишь все эти сведения, как только узнаешь имена, тут же окажешься в смертельной опасности. Мои распоряжения были просты. Тогда я думал, что это лучший выход. Впрочем, я и сейчас так думаю.

— Но ты здесь! — воскликнул я.