Безумство Мазарини

— Да! Они до меня так и не добрались.

Его улыбка меня не успокоила.

— Пока не добрались, мне удалось притвориться мертвым. Именно на это я и надеялся все годы. И в результате мне не придется подвергать тебя опасности, завтра мы вместе пойдем к мэтру Бардону, и тебе не понадобится читать это письмо.

Я был разочарован. Неужели отец мне не доверяет, раз не хочет разделить со мной ношу?

— А если бы я захотел…

— …прочитать письмо? — не дал он мне договорить. — Тогда ты потерял бы покой, превратился бы в загнанного зверя. Я это знаю, сам десять лет так жил. Думаешь, это легко — заставлять родного сына верить в твою смерть? Такой жизни тебе хочется?

— Но…

Он стиснул мою руку.

— Мы еще поговорим об этом. Потом. Завтра. Это очень тяжкий груз для твоих шестнадцати лет. Странный подарок на день рождения я тебе делаю.

Я подумал, что лучшего подарка и вообразить невозможно. Конечно, я боялся, у меня мурашки бегали по спине. Но мой отец — герой, и он жив. И я хочу присоединиться к его приключениям. Вот это подарок! Земли аббатства. Письмо. Тайны. Мама, за которую надо отомстить. Мое имя, честь моих родных, которая должна быть восстановлена. Разве можно мечтать о чем-то большем?

Легкий ветерок, слишком робкий, чтобы поднять волны или взметнуть песок, осыпал мое лицо водяной пылью.

Я посмотрел на отца. А ведь я все это знал. Знал с детства. Все это было во мне. Я знал, что он жив, что от меня скрывают тайну, чтобы меня уберечь, и мой отец исчез только потому, что его преследовали.

Внезапно небо опрокинулось у меня перед глазами.

Отец повалил меня на песок.

Я услышал треск, будто кто-то наступил на сухую ветку.

Отчетливо. Совсем близко. На холме.

Моя смелость тут же растаяла.

Затаившись в темноте, мы ждали, прижавшись друг к другу. Неужели только опасность могла настолько нас сблизить? Отец вслушивался.

Ничего?

Луч маяка прошел чуть дальше, осветив лишь песок и деревья. Мы медленно поднялись. Я представил себе, что за жизнь у него была все эти годы, когда ему приходилось постоянно быть начеку, остерегаться и скрываться.

Я стряхнул песок. У меня оставалось еще много вопросов.

— А что знают Тьерри и Брижит?

— Не так уж много. Я никогда им особенно не доверял. Но кроме них, у тебя нет родственников, и они кажутся мне неплохими людьми.

— Но они знали, что ты жив?

— Да. Это мне не нравилось, но твоя мама настояла и открылась Брижит. Только они и знали. Эти десять лет мы мало общались — несколько звонков, несколько писем. Я остерегался, но так мне хоть что-то о тебе рассказывали. После несчастного случая на стройке мы поссорились, на том и расстались. Они не понимали, зачем было притворяться мертвым. Должно быть, решили, что я сумасшедший или безответственный. Такие рассудительные, такие сосредоточенные на своих мелких делишках. Воображаю, как ты скучал все эти годы.

«Да», — подумал я, но что-то помешало мне признаться. Все-таки это они меня вырастили. Я опустил голову и промолчал. Потом взглянул на часы: начало двенадцатого. В лагере все уже спят.

Я поднял глаза. Деревья над пляжем медленно покачивали темными ветками. У меня был и другой вопрос. Придется его задать.

— Тебе пора, Колен. Я тебя провожу. Завтра предстоит долгий день.

— Папа, у меня есть еще один вопрос.

В горле набухал комок, но выбора не было, и я решился.

— Есть еще кое-кто, о ком ты мне ничего не рассказал. Я видел ее на нескольких фотографиях, на этих снимках вы все обедаете под открытым небом, в развалинах аббатства.

Он удивленно смотрел на меня.

— Девушка. Рыжая девушка. Коротко стриженная. Очень красивая. На многих снимках она сидит рядом с тобой. И на видеозаписи. Я нашел кассету у Тьерри.

По взгляду отца я понял, что он взволнован, что мой вопрос задел в нем что-то важное. Что произошло с той девушкой? Не из-за нее ли на самом деле сбежал отец?

Он ответил почти сразу, глядя мне в глаза:

— Это Джессика Сонье. Ты прав, девушка очень красивая. Должно же было среди всего этого безобразия найтись немного красоты и невинности. Не волнуйся, Колен, между твоим отцом и этой девушкой никогда ничего серьезного не было. Могу поклясться в этом всем самым дорогим для нас обоих!

Я вспомнил фильм и папину руку под юбкой Джессики, но не посмел настаивать. Он казался искренним. Он поклялся. Но у меня же есть доказательство обратного, а значит, он и в чем-то другом мог соврать. Но, может, Джессика была лишь искушением, мимолетной, ничего не значащей ошибкой? Отец мог быть героем, чистым, страстным… и неверным.

Но зачем клясться?

Герой — чистый, страстный, неверный… клятвопреступник?

Никогда ничего серьезного не было…

У меня перехватило горло, я понимал, что не должен допытываться, требовать разъяснений. Боялся, что разочарую отца. Нужно сосредоточиться на моей миссии, на завтрашней встрече у нотариуса Сержа Бардона. Все остальное второстепенно.

Папа положил мне на плечо теплую руку:

— Я провожу тебя до лагеря.

Песок, затвердевший от ночной прохлады, слегка продавливался под ногами. У папы с собой был фонарь гораздо мощнее моего.

Я следовал за лучом света.

Мы вышли на дорогу.