Безумство

Кроссовки совершенно новые, такие же, как и обувь других «Сирен», но я знаю только одного человека, который носит розовые шнурки. Один человек, который погружался бомбочкой в озеро Кушман со мной в течение долгого, жаркого лета, и который хихикал и болтал о мальчиках со мной в задней оранжерее дома ее родителей.

Медленно, за секунду готовясь к тому, что сейчас произойдет, я поднимаю голову и смотрю вверх.

— Привет, Хэл.

Ее густые светло-рыжие волосы стали длиннее, чем когда-либо. Ее униформа «Сирены» как всегда идеальна, складки ее юбки четкие, что всегда раздражало Кейси, потому что она никогда не могла заставить ее выглядеть так же хорошо. Пару лет назад на выездной игре Кейс даже заставила Холлидей поменяться с ней юбками, потому что это был ее «долг» как капитана «Сирен» — выглядеть лучше всех остальных. Холлидей, не моргнув глазом, расстегнула юбку, но, когда Кейси попыталась надеть ее, та оказалась на размер меньше, и она не смогла застегнуть молнию. Достаточно сказать, что все прошло не очень хорошо. Ничуть. Кейси дала Хэл неделю на то, чтобы она набрала пять фунтов, иначе ей придется искать себе другое место для ланча. И снова Холлидей не дрогнула. Она с удовольствием поглощала пончики и жареный сыр, в то время как остальные угрюмо ковырялись в салатах, и к концу отведенного времени Холлидей действительно набрала шесть фунтов. На ее груди.

Я до сих пор помню ярость Кейси, когда она поняла, что Холлидей все еще была на размер меньше, чем она, но ее грудь стала значительно более впечатляющей. Она сказала Хэл, что та выглядит как надувная кукла для траха, и все это время ревниво наблюдала за мальчиками из футбольной команды, которые, казалось, оценили новые изгибы тела Хэл.

Теперь Холлидей настороженно смотрит на других девушек; все они прекратили свои собственные упражнения на растяжку, чтобы исподтишка наблюдать за нашим обменом репликами.

— Хм. Привет. Я...я… — запинается она.

В последний раз, когда мы были так близко, я только что сообразила, что она идет в «Роквелл» раздеваться, и все стало чертовски странно. В то время я думала, что между нами не могло быть ничего более неловкого, но, похоже, я ошибалась. Девушка беспокойно переминается с ноги на ногу.

— Рада, что ты снова в команде, — говорит она. — И... рада, что ты поправляешься, после того как...

— После того как Джейкоб подвесил меня на стропилах и заставил раскачиваться? — Я указываю на конкретное стропило, о котором идет речь. Лучше уж избегать любого недопонимания.

Холлидей наклоняет голову, на щеках у нее горят два красных пятна. Она выглядит по-разному: пристыженной, испуганной, униженной, раскаивающейся. Я могла бы успокоиться и попытаться не быть такой конфронтационной, но чувствую себя раздражительной, и ее кроткий подход не заставил меня чувствовать себя милосердной. Она была моей подругой, одной из моих лучших подруг. Именно она нашла меня, контуженной и покрытой кровью, одетую только в одну из рубашек мистера Уикмена и пинту моей собственной крови на вечеринке у Леона. Она запаниковала, испугалась до чертиков, потому что знала, что со мной случилось что-то ужасное, и все же позволила Кейси выгнать меня из группы. В тот вечер она могла бы встать и уйти вместе со мной, могла бы выбрать меня вместо Кейси бесчисленное количество раз в течение последующих месяцев, когда другие ученики в школе Роли превращали мою жизнь в сущий ад. Так что — нет. Я могла бы быть с ней помягче, но не чувствую себя доброжелательной.

Холлидей тяжело сглатывает и смотрит вверх, не отрывая глаз от стропил над нашими головами. Я чертовски старалась не смотреть на них, но теперь уже не могу остановиться. К моему ужасу, высоко над нашими головами все еще развевается кусок полицейской ленты, зацепившийся за балку.

— Черт, Сил, — шепчет она. Ее рука тянется к горлу, как будто девушка представляет себе, каково это — чувствовать, как эта петля впивается ей в кожу, затягивается, затягивается, затягивается... — Я… я… я не знаю, что сказать.

— Ничего не говори. — Я перегибаюсь назад через ногу, хватаясь за ступню, чтобы подтянуться еще ниже. — Это ничего не изменит.

Проходит долгий, неловкий момент, когда Холлидей молча стоит надо мной, наблюдая за мной, и я не делаю абсолютно ничего, чтобы успокоить ее. Неизбежно она снова заговаривает.

— Послушай... я знаю, что ты, вероятно, ненавидишь меня, и не виню тебя за это. Я ненавидела себя за то, как обращалась с тобой. Ненавидела себя, когда делала это…

Вопрос так и вертится у меня на языке: так какого же хрена ты это делала, Холлидей? Но это вопрос, на который я уже знаю ответ. Она делала это по той же причине, по которой я делала так много сомнительных, дерьмовых вещей на протяжении многих лет. Ты никогда не шел против Кейси. Нет, если ты хочешь выжить. Я прикусываю внутреннюю сторону щеки, ожидая продолжения.

— Я не жду, что ты простишь меня после всего, что случилось, но... мне нужна твоя помощь. — Холлидей произносит эти слова так, словно знает, как нелепо они звучат из ее уст.