Безумству храбрых...

— Ты... не дури... — с расстановкой сказал Степан бледнея. — У меня нет звания старшины. А старшиной станции могли и тебя назначить. И хватит пить! Как завтра в воду пойдешь? И тебе, Федя, тоже хватит. Пошли спать.

— Да он еще герой! — заступился за Федора Демыкин. — Он еще столько выпьет. Что вы к нему пристали? Ему в воду не идти. Он сам знает, что делает.

— Сам знаю, — вдруг озлился Федор. — Чего пристали? Сам знаю! Указчики нашлись!.. Сам знаю!

Толик обиженно моргал, глядя то Федора, то на Степана.

— Еще налей мне, — неожиданно приказал Степан Демыкину, не спуская грустного взгляда с Федора.

— Все, — поболтал пустой фляжкой Демыкин.

— Хорошо, — сказал Степан. — Тогда пошли, Толик.

Демыкин спросил, взглянув на Федора:

— Зачем они приходили?

Федор пожал плечами.

— А этот-то, балерун, как хватил кружечку, — хохотнул Женька, — и сразу скис!

— Как бы тебе не скиснуть от этого балеруна, — мрачно предсказал Демыкин. — Зачем они приходили, а? — И ощупал Федора колючим взглядом.

— Придирается новый начальничек, а?

Вместо Федора ответил Женька:

— Еще как! Хуже Макухи. Вылезла свинья из грязи, попала в князи... Видишь, приказывает: хватит пить! Офицер нашелся!

— Придирается, Федя? — снова спросил Демыкин, не обращая никакого внимания на Женькины слова.

Обняв Федора, он вкрадчиво спросил:

— Ну скажи честно, какой из Кондакова старшина! Деревня, пень необразованный! Вот тебе быть старшиной подходит. Ты самая лучшая кандидатура. Образование — десять классов, начитанный, геройски вел себя на грунте. Другой бы загнулся на твоем месте, а ты!.. Тебе надо быть старшиной станции, а не пентюху Степану. Все это можно сделать.

— Как? — спросил Федор, чувствуя, что сейчас Демыкин предложит что-то нечестное.

— Очень просто. Вспомнить, например, соль и рассказать о ней Свиридову. Как Кондаков припрятал ее, в то время как другие честно и благородно вернули ее государству. И потом в один прекрасный день Кондаков может не справиться с обязанностями старшины станции, ну, например, потекут враз все рубашки...

— А это как? — сдерживая в голосе дрожь, спросил Федор.

Что-то насторожило Демыкина: или поспешность вопроса, или интонация, но он, метнув прицельный взгляд на Федора, свернул на другую тропку.

— Эх, славяне, выпить бы еще!

— Нет, ты скажи, как это потекут враз все рубашки?

— Айда на мой катер! Там в "НЗ" у меня "второй фронт" лежит: ром, сигаретки американские.

— Постой! — схватил его за рукав Федор. —— Ты ответь на вопрос.

— Ты ложись спать, Федюнчик. Ты окосел, — ласково сказал Демыкин, но руку вырвал резко. И полез из кубрика.

— Нет! Как это? — бестолково кинулся за ним Федор.

Демыкин хищно обернулся.

— Шмакодявка!

Точный удар в подбородок опрокинул Федора навзничь. Он стукнулся головой о переборку, и все пошло кругом...

Когда он открыл глаза, в кубрике никого не было. В голове шумело, мысли путались, и все казалось зыбким. Тоскливо ныло сердце. Может, померещилось все спьяна? Или правда его подговаривали? И почему его? Чувствуют, что он трус? Бесхарактерный, нерешительный, позер и рисовальщик! "Зачем я с ними пью? Зачем здесь сижу? Они что-то затевают против Степана. Надо предупредить его". И в то же время Федор чувствовал, что будет пить с Женькой и Демыкиным, потому что сидит в нем страх перед водой, а Степану и Толику этого не понять. От горечи, от бессилия Федор заплакал.

— Плачешь, матрос?

Федор поднял голову. Перед ним стоял Свиридов.

— Спишь, матрос? — сказал лейтенант, и Федор не понял, было ли "плачешь".

— Сплю. — Федор вытер лицо.

Свиридов присел перед железной печкой, подбросил в нее чурочек. Молча курил, пуская дым в открытую дверцу печки.

— Кондаков говорил, что завтра в Ваенгу идете?

—— Говорил.

— Кому в воду?

— Бабкину.

— Потом чья очередь?

— Моя.

— Самочувствие как?

— Ничего, — соврал Федор.

Свиридов мельком взглянул на него и опять уставился на огонь.

— В тебе я уверен. Парень ты честный.

Федор покраснел.

— А я вот долго боялся ходить под воду после одного случая, — все так же глядя на огонь, продолжал лейтенант. — И случай-то так себе, просто перемерз шланг зимой, и глубина была ерундовая, никакой опасности. Не то что у тебя. Не поверишь, тайком плакал. — Свиридов улыбнулся. — Вот до чего боялся! Даже болезнь симулировал, лишь бы не ходить под воду.

Федор ушам своим не верил. И это говорит лейтенант Свиридов, о храбрости которого они столько слышали! Лейтенант и на сухопутном фронте был, и на тех шлюпках, о которых рассказывал Макуха, и ордена имеет — и вдруг — на тебе! — боялся!

Федор покосился на вишневую эмаль двух орденов Красной Звезды на кителе лейтенанта Свиридова, видимо, догадался о мыслях Федора.

— Абсолютно бесстрашных нет.

Долго и задумчиво глядел на огонь.

— Да-а, я сначала боялся, потом поборол страх. Только в руки надо взять себя. В руки. — Голос лейтенанта крепчал. — Не распускать нервы. испугаться может всякий. Только надо всегда нервы держать в кулаке, как говорил Макуха.

Свиридов повернулся к Федору.