Безупречные создания

Внезапный порыв заставил Елизавету Бельскую осознать, что она вовсе не такова. На чью-либо милость она не рассчитывала, да и кротости ей явно недоставало. Просто потому, что она не желала завершить свои однообразные дни так же, как Оленька и Танюша.

Лиза даже шаль на плечи не набросила. Лишь прикрыла дверь в свою спальню так, чтобы включённую лампу было не заметить из коридора, а затем пошла вдоль стены, ступая невесомо и тихо.

Она вслушивалась в каждый шорох. В любой звук за закрытыми дверьми иных спален, где в эту минуту мог скрываться неизвестный злоумышленник, посмевший вновь заявиться в её девичью спальню.

Неприемлемое шестое чувство влекло Елизавету дальше.

Кто-то громко храпел раскатистыми, объёмными переливами. Кто-то надрывно покашлял во сне. Ничего более. Единственными подозрительными звуками казались редкие поскрипывания половиц под её собственными ногами.

Наконец, Лиза покинула жилое крыло и очутилась на широкой лестнице. Ей стоило возвратиться. Она понимала, что может попасться кому-то из дежурных сторожей. Одноклассницы упоминали, что теперь институт патрулируют столь тщательно, будто это тюрьма. Бельская бы и возвратилась, если бы не услышала отдалённые голоса со стороны учебных классов.

Женщина ругала мужчину. Мужчина ворчал и оправдывался.

Лиза узнала обоих.

Поначалу она испугалась. Так, что по спине пробежали холодные мурашки, а ноги онемели. Но затем девушка приняла твёрдое решение, что желает выяснить, о чём именно они спорят. Даже если попадётся во время обхода, она всегда оправдается тем, что мучилась от ночного кошмара и направлялась за успокоительными каплями в лазарет.

Лиза пошла на голоса и ничуть не удивилась, когда вновь очутилась подле приоткрытой двери кабинета химии, где в столь поздний час горел свет. Кажется, одна или две лампы были включены в дальнем его конце на учительском столе.

Девушка встала так, чтобы нельзя было заметить даже её тень, и прислушалась, затаив дыхание.

– Не знаю. Ровно ничего не знаю, – сердито твердил мужчина. – Он меня уверял, что лично получил дозволение от Елены Александровны находиться в стенах института.

– И вы поверили? – женщина фыркнула. – Удивительная наивность с вашей стороны, Пётр Семёнович. Легкомыслие, которого я за вами не припоминаю вовсе.

– Ничего возмутительного или же излишне подробного я всё равно ему не сказал. То же, что и всем прочим. Будьте спокойны.

– Как я могу быть спокойна, если вы из-за собственных расстроенных чувств готовы доказывать свою невиновность каждому встречному. Мы-то знаем, что вы непричастны к случившемуся ни случайно, ни, Господи спаси, умышленно на подобное зверство неспособны. Однако же вас ведь могли обмануть, Пётр Семёнович.

– О чём вы?

– Что, если бы к вам заявился вовсе не настоящий Эскис, а, скажем, какой-нибудь подставной репортёр из дешёвой жёлтой газетёнки? Они из всего могут сотворить сенсацию и скандал. Ничем не погнушаются. А вы наверняка наговорили ему лишнего.

– За кого вы меня принимаете, голубушка Анна Степановна? – искренне возмутился мужчина. – Я не глупый отрок, чтобы болтать на каждом углу о том, что может всех погубить. Да и княжна Ливен дала чёткие указания. Я намерен их придерживаться, равно как и вы.

Лиза прижалась спиной к холодной стене. Она ушам поверить не могла. Свиридова ругала Ермолаева за разговор с Алексеем Константиновичем Эскисом! И делала это в ночи. Чтоб никто ненароком не услышал.

– Ей огромных трудов стоило добиться того, чтобы нас оставили в покое, – отчеканила классная дама так, будто отчитывала нерадивого посыльного, а не уважаемого учёного мужа. – Нельзя обсуждать случившееся с кем-либо вообще. Будь это даже родители покойных девочек. Да хоть сам государь император! Это указание сверху, Пётр Семёнович. Случившегося уж не исправить, как бы мы девочек ни оплакивали. А новые проблемы нам тут ни к чему. Нас могут провоцировать. Могут умышленно вести к закрытию.

– Кому подобное нужно?

– А кому нужна была эта трагедия?

– Анна Степановна, – следующую фразу Ермолаев произнёс так тихо, что Лиза едва расслышала, – разве ни в чём не повинных девиц могли умертвить, только чтобы довести до скандального закрытия института?

– Они непростые девицы, – так же негромко возразила Свиридова. – Одна – графиня. Другая – княжна. Это вам не случайная офицерская дочка, которая из окна выбросилась. Надави на кого следует, скажи убедительные слова нужным людям, и не станет никакого Смольного института. Запросто. Раз вместо просвещения институт этот губит невинных девочек.

– Помилуйте, голубушка. Кому мы могли настолько помешать?

– Да мало ли кому? – Лизе почудилось, что голос Свиридовой дрогнул. – Мы – маленькие люди. Со своими маленькими хлопотами. Откуда нам знать, что затевают одни покровители против других? Мне и дела нет, честно вам скажу. Довольно и того, что я их… не сберегла.

Она отчётливо всхлипнула.

А Лиза прижала к дрожащим губам ладони, чтобы самой не расплакаться.

– Полно вам, голубушка, – как никогда мягко и терпеливо произнёс Ермолаев. – Не мучайте себя. Не убивайтесь.