Безупречные создания

Лиза встала и оправила платье. Передвигалась она гораздо легче, чем прежде, но всё ещё испытывала небольшую слабость. Алексей было предложил ей локоть, но Бельская коротко качнула головой и показала глазами на игравших неподалёку девочек. Донесут. И пойдут сплетни. Поэтому они просто неспешно пошли рядом вдоль по тропинке так, чтобы всё время оставаться на виду. Стакан оставили на лавке. Алексей сказал, что отнесёт его в буфет на обратном пути.

Пока они неторопливо брели по пустующему саду, едва соприкасаясь рукавами, Эскис негромко признался таким тоном, будто давно желал это сделать, но боялся, что их могут услышать:

– Знаете, на следующий день после нашей злосчастной поездки к Юсуповым я наведался к тому немцу.

– К немцу? – не поняла Лиза.

– К дипломату. Герхарду Нойману.

– О, – губы девушки в изумлении округлились. – И что же вам удалось узнать?

Алексей свернул на дорожку в сторону монастыря.

– Поначалу говорить он не хотел вовсе, – рассказывал мужчина. – Но затем я объяснил ему, кто я такой. И заверил, что разделяю его горе.

При этих словах Лиза испытала очередной укол ревности, за что вновь мысленно отругала себя и даже предприняла попытку увеличить меж ними расстояние, но тропинка была такой узкой, что это оставалось решительно невозможным.

– Нойман признался, что он действительно был влюблён в Ольгу Николаевну, – продолжал Алексей. – Их познакомили зимой. Он сразу потерял голову. Не мог вынести, когда на балах она танцевала с кем-то ещё. Они даже переписывались втайне и строили планы, но, когда Ольга умерла, он из малодушия сжёг её письма. Испугался, что его привлекут как подозреваемого, а это означало бы международный скандал, и Нойман лишился бы должности. Но теперь он сожалеет о своей трусости и тоскует по вашей подруге весьма искренне, как я могу судить.

– Вы ему поверили? – Лиза искоса посмотрела на мужчину.

– Пожалуй, да, – Эскис пожал плечами. – Он выглядел весьма честным. Говорил убедительно. Мотивов убивать Ольгу, а тем более Татьяну или Наталью у него не было. Их связь ему не вредила. Тем более, насколько мне известно, их отношения, – Алексей Константинович замялся на мгновение, чтобы прокашляться в кулак, а затем завершил предложение, – носили сугубо платонический характер.

Щёки Бельской вспыхнули. Кажется, покраснела она вся, от кончиков ушей до пят. Даже дышать стало тяжелее.

– Откуда, – начала было она, а потом припомнила: – Ах да! Вы же видели результаты обследований покойных девушек.

Она вновь ощутила горькую боль в душе, от которой захотелось спрятаться подальше. Подруги тщательно хранили от неё секреты, боясь, что она их осудит. Но, вероятно, делились друг с другом за её спиной. Как печально было это осознавать.

– Быть может, она его и не любила вовсе, а просто выполняла приказ очаровать важного дипломата, – с грустью пробормотала Бельская.

Они свернули в аллею, которая огибала сад, ближе к набережной. Здесь за кустами и деревьями их не могли видеть ни ученицы, ни учителя из окон института. Наверное, они бы смотрелись странно, заметь их кто-то посторонний: пара на пустынной дорожке, в тени разросшихся яблонь, она – бледная, тоненькая смолянка в форменном белом платье с фартуком и с толстой каштановой косой, и он – высокий и статный мужчина в медицинском халате поверх светского костюма. Но Лизе вдруг сделалось совершенно безразлично, что бы могли сказать заметившие их люди. Вероятно, лекарство всё ещё не выветрилось из её крови окончательно.

– Да и немец этот, – Бельская фыркнула. – Как он мог полюбить девушку, которую с ним явно познакомили не просто так, а с целью привлечь его внимание? Он ведь, скорее всего, не глуп. Вряд ли Нойман этого не понимал.

Алексей вдруг остановился на месте и отчётливо усмехнулся.

Остановилась и Лиза, повернувшись к нему.

Она ожидала очередного едкого замечания о том, что совершенно не знает настоящей жизни, находясь годами в этих стенах. Но вместо этого Эскис улыбнулся ей мягко и чуть лукаво.

В зеленоватой тени древесных ветвей его глаза казались ей темнее и гораздо выразительнее, чем прежде. Отчего-то под его взглядом ей сделалось необычайно тепло.