Безупречные создания

Лизе захотелось сказать, что за последнее время она пережила достаточное количество потрясений, которые «молодая девушка» вовсе переживать не должна. Она обнаружила троих любимых подруг мёртвыми, стала невольной свидетельницей гибели друга на дуэли, страдала от мигреней, дважды попадала в лазарет и подверглась преследованию в стенах института. Алексей Эскис был единственным светочем в этой череде беспросветного отчаяния. Тем сказочным взаимным чувством, которого она боялась и которое не рассчитывала испытать вовсе. Но никто этого не понимал.

Однако вместо горячей тирады Бельская совладала с собой и коротко произнесла:

– Анна Степановна, вы меня оскорбляете.

Свиридова поджала губы.

– Не говорите глупостей. Я лишь желаю вас уберечь. – В её словах Лиза услышала грусть. Вину за то, что прочих воспитанниц Свиридова спасти не смогла.

Классная дама пустилась в долгие устные размышления о пороках и добродетелях. О том, что прививали девочкам в Смольном. Как пытались вырастить из них новую породу изысканных, не испорченных светским обществом женщин. Как это общество неизменно губило и меняло их самих. Кто из выпускниц института преуспел в жизни, а кто сгинул. Разумеется, Анна Степановна пыталась донести до Лизы важность и хрупкость её положения. Но Бельская почти сразу перестала слушать наставницу. Она лишь кивала, когда та ожидала ответа, но мыслями была далеко.

Они сделали круг по саду и возвратились в Смольный. Как раз к началу урока пения в музыкальном классе на первом этаже. Лиза наконец освободилась из хватки Свиридовой и устроилась среди одноклассниц. Классная дама же села с другими учительницами, которые тоже пришли послушать, как девушки поют романсы.

Зазвучали их ангельские сладкие голоса. Звонкое эхо отражалось от стен в пустынных коридорах. Стройный хор и отдельные сольные партии – всё звучало безупречно. И, как мнилось Бельской, совершенно фальшиво. Им всем следовало оплакивать Натали и читать молитвы, чтобы подобное никогда не повторилось, а не распевать песни о любви, испытывать которую им почти запрещалось.

Лиза прикрыла глаза, чтобы никого не видеть. И мысленно попросила у Господа… справедливости.

Она и представить себе не могла, что её горячую молитву услышат наверху столь скоро.

Торопливый топот тяжёлых сапог и громкие мужские голоса заставили девушек умолкнуть. Тишина – святая святых института благородных девиц – оказалась нарушена посторонними лицами, очевидно, далёкими от местных порядков.

Занятие тотчас прервалось. Девушки переглядывались в замешательстве.

В общий гвалт внезапно ворвался отчаянный крик, который не на шутку перепугал их.

– Я не трогал её! Это не я, господа! Я бы никогда не обидел её! Говорю вам, это не я!

Кричал мужчина. С таким надрывом и ужасом, что у Лизы кровь застыла в жилах.

Все узнали голос кричавшего. Вне всяких сомнений, это был Филипп Карлович. Учитель словесности.

Смолянки и их наставницы тотчас высыпали из музыкального класса, чтобы выяснить, кто посмел прервать урок столь бесцеремонным образом. Девицы столпились позади классных дам, с любопытством выглядывая из-за их спин. Лиза вышла из кабинета последней.

Двое полицейских в форме спускались по широкой мраморной лестнице со второго этажа. Они вели под руки растерянного Филиппа Карловича, чьё перекошенное страхом лицо казалось белее мела. Он кричал о своей невиновности до тех пор, пока впереди не показалась стайка учениц и их наставниц. Тогда мужчина умолк под их шокированными взглядами, будто лишённый всяких сил к сопротивлению. Его плечи поникли.

Филипп Карлович понурился. Опустил подбородок так, что волосы упали на лицо, и глухо повторил:

– Это не я. Христом Богом клянусь. Не мог я. Я не мог. Только не её.

– Ступайте уже, – сердито подтолкнул его один из полицейских.

Следом за ними на лестнице появились ещё двое служителей порядка в форме, а за ними шли приставы в сопровождении её светлости, институтских сторожей и старшей инспектрисы. Среди них Бельская заметила Шаврина. Мужчина нёс в руке кожаный портфель с медными пряжками.

Учительницы и классные дамы зашептались промеж собой. Кто-то попытался отправить девушек обратно на занятие музыкой, но без особого успеха. Все были донельзя озадачены происходящим.

Филиппа Карловича под конвоем повели к выходу. Классные дамы же устремились к её светлости, чтобы выяснить, что именно случилось. Вместе с ней остановился и один из приставов, чтобы ответить на вопросы. Но Лиза воспользовалась этой заминкой, дабы самой выяснить, в чём дело.

Бельская обогнула стайку одноклассниц и негромко позвала, привлекая к себе внимание:

– Иван Васильевич!

Шаврин, который было собирался с остальными полицейскими удалиться из Смольного как можно скорее, заметил её. Его хмурый лоб разгладился, а под моржовыми усами мелькнула улыбка. Пристав тотчас изменил направление и пошёл навстречу Лизе.

– Елизавета Фёдоровна, вы уже на ногах. – В его пристальном взгляде промелькнуло нечто очень похожее на искреннюю отеческую заботу. – Рад видеть, что вам лучше.