Безупречные создания

– Ужинать хотите? – тихо спросила Глаша, пока они поднимались по лестнице на второй этаж. – Я вам молочка с пирожком принесу. Надя вот только что из печи вынула.

– Я с удовольствием, – ласково ответила Лиза.

Ей и вправду захотелось горячих домашних пирожков. Она думала о них всё время, пока готовилась ко сну в своей комнате. Но к тому моменту, как Глафира принесла поднос с ужином, девушка уже крепко спала, измотанная дорогой и тяжкими переживаниями.

В её небольшой уютной спаленке с зелёными стенами и белой изразцовой печью ей спалось спокойнее, чем в стенах института. Её не мучили кошмары, а в тенях не мерещились убийцы. Она не видела во сне ни своих мёртвых подруг, ни убитого на дуэли Николя.

Лизе снился Алексей. И утром она проснулась со счастливой улыбкой на губах. А ещё с мыслями о её милом докторе, который так прекрасно позаботился о ней. Ведь только благодаря его настойчивости отец приехал и забрал её. Лизе хотелось поскорее передать Алексею свою благодарность. А ещё любовь, которую она отрицать более не могла, но и совершенно не понимала, чем могут обернуться их взаимные чувства. Особенно из-за сказанного отцом про учёбу за границей.

Бельская сладко потянулась в кровати. Она старалась не думать о плохом. Отсрочить все терзания. Притвориться ненадолго, что ничего не произошло.

Медовый солнечный свет лился сквозь неплотно закрытые кремовые шторы с цветочным узором. На покрытой лаком старинной мебели отсвечивали блики. При желании здесь едва ли не каждой поверхностью можно было пускать солнечные зайчики.

Лиза обожала свою комнату, несмотря на то что она могла кому-то показаться тесной. Близко к печи вдоль стены стояла её кровать с высокими столбиками. Возле одного окна – письменный стол-бюро. Возле другого – французский туалетный столик с зеркалом на изящных резных ножках. Перед ними – стулья с мягкими сиденьями. Между столами втиснулся двухместный диванчик для чтения. Центром комнаты служил громадный круглый ковёр. Он до сих пор хранил тонкий запах розового масла, которое Лиза когда-то здесь пролила. В дальнем углу за деревянной ширмой прятался грузный расписной гардероб. По обеим сторонам от двери возвышались два плотно набитых книжных шкафа. А у противоположной от кровати стены стояло ореховое фортепиано с латунными подсвечниками и костяными клавишами, но, чтобы поиграть на нём, требовалось разрешение отца.

На стенах висели пейзажи маслом в овальных рамах. От всех них отличался портрет над фортепиано. На нём была изображена молодая светловолосая женщина в вечернем платье. Глаза у неё были большие и печальные. А маленькие руки, как запомнилось Лизе, всегда были теплы и ласковы.

Это был портрет её покойной матери, Марии Бельской. В кабинете отца имелась их совместная фотография в оттенках сепии, но на портрете маменька нравилась Лизе куда больше, чем на фото. Возможно, художник ей польстил. Но Лизе это было совершенно безразлично. В её воспоминаниях мама оставалась именно такой. Детская память услужливо стёрла те дни, когда Мария в изнеможении умирала от пневмонии.

Был в комнате ещё один портрет – отцовский, в военной униформе. Но его Лиза повесила за ширмой у гардероба. Так, чтобы пореже им любоваться, но всегда иметь возможность убрать ширму и продемонстрировать картину на самом центральном месте в помещении.

С портрета папенька смотрел так же осуждающе, как и в жизни. Тут уж даже художник ничего поделать не смог.

И всё же к папеньке Лиза ощущала глубокую, сердечную привязанность. Для неё он всегда оставался любящим родителем, пусть и очень суровым.

С этими мыслями девушка выскользнула из постели и открыла шторы, чтобы поприветствовать новый день. Она аккуратно подвязала их атласными шнурами, сложив безукоризненными складками, а затем занялась собой.

Спустя четверть часа умытая и причёсанная Лиза спустилась в столовую. Она облачилась в своё любимое нежно-голубое летнее платье с белыми кружевными манжетами и воротничком, чтобы после завтрака сразу выйти в сад на прогулку.

В столовой Лиза наткнулась на Глашу, которая подала ей завтрак и громким шёпотом сказала, что батюшка барин с утра заперся у себя в кабинете и работает-с, беспокоить его по пустякам запретил. По тону горничной Бельская сразу поняла – папенька не в духе.

– Случилось что-нибудь? – так же негромко уточнила она.

– Утомился поди. – Глаша неуверенно пожала плечами и затем ещё тише добавила: – Поутру Гриньку побил на дворе. Вот и утомился.

Лиза чуть ложку не выронила от удивления. На её памяти Гринька был смышлёным крестьянином из деревни, который исправно трудился на отцовских полях.

– Побил? За что же это? – осторожно спросила она.

Глаша искоса глянула на дверь в столовую, потом – в кухню, где гремела посудой Надежда. И лишь тогда наклонилась к Лизе и прошептала: