Безупречный

— Может быть, нам следует дать ему что-нибудь, за чем можно проследить. Ты думаешь, он в той машине? — Он выглядит сурово и ухмыляется так, что все мое тело гудит. — Вместо того чтобы целовать страницы своего журнала, ты можешь попробовать оригинал.

— Ты идиот, — бормочу я, но не отстраняюсь.

Стоит ли мне это делать? Мое сердце колотится так сильно, что заглушает звуки вокруг меня. Все, что я слышу, — глухой, учащенный стук сердца в своих ушах.

— Что, если кто-нибудь увидит? Что, если это выплывет наружу?

Бедро Ретта прижимается к моему, в то время как его рука на моей пояснице скользит вниз, к поясу джинсов. Его пальцы сжимаются так, что у меня болит место сразу за тазовыми костями.

Он придвигается ближе, его запах окружает меня, а его растрепанные волосы развеваются вокруг нас. Воздух между нами гудит, и я смотрю на его рот, задаваясь вопросом, каково было бы ощущать шероховатость его бороды на моих губах, на моем теле.

Я никогда не целовала такого мужчину, как Ретт.

— Знаешь, принцесса, — хрипит он, и я должна ненавидеть это чертово прозвище, рожденное из насмешки надо мной за то, кто я есть, но внезапно оно ощущается как удар прямо в сердце. Как похвала. Как поклонение. — Я обнаружил, что мне на самом деле все равно, что думают люди там, где это касается тебя.

Это замечание лишает меня дара речи, и я на мгновение позволяю себе представить мир, в котором мне было бы все равно, что думают люди. Где я бы не работала постоянно на тем, чтобы успокоить всех вокруг себя. Где не было бы этой вездесущей потребности компенсировать то, что я родилась обузой. На что может быть похожа такая свобода? Делать то, что я хочу, не беспокоясь о всевозможных последствиях.

Что-то в импульсивных манерах Ретта и его суровой внешности заставляет меня захотеть почувствовать это на одно дикое мгновение. Я заслуживаю такого момента, как этот.

Я с трудом сглатываю и киваю один раз, теряясь в его сияющих янтарных глазах. Рука на моем локте скользит вверх, посылая мурашки по моей коже. Я чувствую прохладный металл его кольца, когда эта же рука скользит по моему плечу, проводит по ключице и поднимается вверх по горлу.

И я вся горю.

За все те разы, когда я представляла его руки на себе, я никогда не представляла, что мое тело отреагирует подобным образом.

И когда его губы опускаются, всего на миллиметр, а костяшки его пальцев задевают мою скулу, я краем глаза замечаю, как открывается водительская дверь машины Роба. И именно тогда я бормочу:

— Хорошо. Но это ничего не значит.

В ответ Ретт рычит и прижимается своими губами к моим. Это похоже на электрический разряд, как будто каждая щетинистая точка, которая касается меня, посылает искру, танцующую, кружащую по моей коже. Обжигающую каждый нерв.

Его собственнические руки на моем теле. Крепко прижимая меня к себе, почти агрессивно, он в то же время нежно удерживает мою голову и целует меня так осторожно. Он зажигает меня. Он сжигает меня дотла. И я греюсь в его тепле.

Гул больницы вокруг нас затихает, когда его губы возвращаются к моим и на этот раз прижимаются сильнее. Люди, сирены, присутствие Роба. Все это улетучивается, как пыль на грунтовой дороге, когда я целую Ретта в ответ.

Я не должна была. Мне действительно не следовало целоваться с этим мужчиной. Этим клиентом. Мне определенно не следовало целовать его в ответ. Но иногда быть ответственной утомительно, особенно перед лицом такого неотразимого человека, как Ретт Итон.

Это я засовываю свой язык ему в рот. Это я подхожу еще ближе, чувствуя, как его рука скользит вниз к моей заднице, когда он прижимает меня к стальной выпуклости в своих штанах. Это я стону, когда он прижимается ко мне еще сильнее.

Осознание того, что я так влияю на него, сводит меня с ума. Это кажется невероятным. Мы кажемся невероятными.

И все же я была бы идиоткой, если бы стала отрицать, что здесь есть связь. Пререкания. Шутки. Чертова подростковая влюбленность.

Его большой палец скользит вниз по изгибу моего горла, в то время как его шелковистый язык переплетается с моим. Он так хорошо им владеет. От этого у меня слабеют колени. Внезапно я хочу, чтобы он был ближе, — я хочу большего.

И, когда я сжимаю бедра вместе и чувствую, как сжимается моя сердцевина, я понимаю, что мое тело тоже этого хочет. Это проблема. Потому что мне все еще нужно провести несколько недель с этим мужчиной. Наедине с этим мужчиной. И это означает, что нужно прекратить.

Я отстраняюсь, тяжело дыша. Мои руки стиснуты в кулаки и сжимают ткань его рубашки, а наши бедра все еще находятся на одной линии, что совершенно неуместно. Мы все-таки у больницы.

Ретт тоже задыхается, глядя на меня.

Его взгляд скользит мимо меня, и я следую за ним. Мы оглядываемся как раз вовремя, чтобы увидеть, как уложенная золотистая шевелюра Роба исчезает в его машине. Звук хлопающей двери заставляет меня подпрыгнуть. И затем я снова смотрю на Ретта: его челюсть сжата так сильно, что кажется, будто кость пытается прорваться сквозь его кожу.