Безутешная плоть

Одна девушка смеется. Когда ты смотришь на нее, она закусывает губу до крови. Воодушевленная ее страхом, ты снова переключаешься на Элизабет. Через несколько секунд в класс заходит директор. Она ждет, что ты прекратишь, но ты не останавливаешься. Директор осторожно берет тебя за плечо. Ты швыряешь рейсшину в доску. Обхватываешь руками голову. Долго, громко, еще громче кричишь, и от крика в классе все дрожит.

Скоро ты выходишь за директрисой в ее кабинет. Она предлагает тебе чашку чая. Ты отказываешься. Не задавая никаких вопросов, понизив голос, говоря спокойно, медленно, директор дает тебе несколько дней, чтобы прийти в себя. Оповещая всех, что ты получила плохие новости от близкой родни, она ведет тебя к своей машине и отвозит к вдове.

* * *

В эти выходные ты напугана, как еще никогда в жизни, чудовищный ужас не оставляет места угрызениям совести. Твоя единственная забота – сохранить работу, в значительной степени для того, чтобы платить арендную плату. Кристина, которая заняла комнату Берты, перехватывает тебя у своей двери и зовет к себе.

– Зайди, забери кукурузную муку, – напоминает она тебе.

Ты извиняешься и говоришь, что зайдешь завтра. В воскресенье ты не можешь смотреть на нее, уверенная, что она увидит, как свет, ставший прибежищем в классе, потускнел и превратился в пульсирующий багровый шар, высасывающий из тебя всю энергию, так что каждое слово стоит тебе нечеловеческих усилий. Ты сидишь в комнате и, когда она стучится в дверь, молчишь.

На следующий день, в понедельник, ты на пробу выглядываешь за дверь, ожидая, что она положила под нее материн мешок с кукурузной мукой. Не увидев ничего, что помешало бы выйти, ты с облегчением вздыхаешь. Вернувшись в школу, в кабинете ты не находишь себе места, но за обедом никто не упоминает инцидент, и ты чувствуешь, как глубоко внутри, там, где она почти уже угасла, поднимается волна надежды.

Когда ты возвращаешься из учительской, свет этой надежды привлекает робкую маленькую младшеклассницу, которая предлагает тебе донести сумку. Ты отпираешь кабинет, и ребенок несет ее к столу, делая три прыгающих шага на один твой. Дойдя до стола, девочка беззвучно ставит сумку на пол.

– Ты в каком классе? – спрашиваешь ты, впечатленная такой почтительностью.

– Первый Мууйу, – следует ответ. – Я хочу сказать, первый Мууйу, мадам, – поправляется она, смутившись своей ошибке и теребя пальцы.

– Хорошо, – отпускаешь ты ее. – Постарайся остаться такой же и слушайся учителей. Тогда мы встретимся в третьем классе.

Она прыгает от радости, а ты берешь журнал, чтобы набросать план отчета.

Скоро ты натыкаешься на имя «Чинембири, Элизабет». Великодушная от сознания новой силы, ты пишешь несколько лестных характеристик.

В этот момент раздается стук в дверь.

– Войдите, – откликаешься ты.

Дверь открывается, и на пороге неуверенно стоит стажер по шона.

– Мисс Сигауке, вас вызывает директор. В ее кабинет.

Тебе не нравится, что приятное занятие прервали, но ты обязана подчиниться.

В кабинете директора сидят три человека. Ты четвертая, и помещение оказывается набито битком.

Ты садишься на единственный свободный стул у кофейного столика. Миссис Самайта кивает на пару, сидящую на диване, придвинутом к дальней стене.

Увидев тебя, женщина прикрывает глаза. Она делает несколько глотательных движений, но не в состоянии проглотить то, что нужно. Потом ахает и начинает тихо плакать. Мужчина дотрагивается до ее локтя и просит замолчать. В голосе сочувствия совсем немного, как будто он рад, что горе спутницы давит на все, что можно увидеть, понюхать, потрогать.

– Мистер и миссис Чинембири. Родители Элизабет, – представляет директор.

Женщина убирает руку с глаз и показывает на тебя пальцем. К твоему изумлению, этот дрожащий палец испускает тонкий, громкий визг. Когда он умолкает, облегчения не наступает: палец грозно тычет в тебя.

– Ы-ы-ы, и-и-и, – заходится женщина сухим и ломким, как побитый засухой лист, голосом.

– Да, кто бы мог подумать, что мы доживем до таких дней! – Мужчина смотрит на жену, и глаза его наполняются слезами. – А сегодня мы видим, как дни кромсают матерей в куски.

Директор берет шариковую ручку и, схватив ее указательным и большим пальцами, все крутит, крутит.

– Разве мы не страдали? Страдали так, что все могут быть довольны? – восклицает мать Элизабет. – Кому? Кому надо, чтобы люди страдали еще больше? Это все вы, учителя. Это вы говорите: страдайте больше. Вы хотите продемонстрировать моей дочери и мне, что такое страдание, убив ребенка. Най, скажите мне, учительница моей дочери, вы что, кукуруза в поле навоза? Поэтому тут, куда мы каждый день отправляем наших детей, вы взрастаете на навозе, пока нам больно?

– Миссис Чинембири, – останавливает миссис Самайта излияния женщины, лишь усиливающие ее муки, – мать Элизабет, мисс Сигауке. А мистер Чинембири ее отец. Я просила их прийти и обсудить кое-что другое, – продолжает директор. – До того… до того как… произошли последние события.