Безутешная плоть

– Да, – тихо отвечает мистер Чинембири. – Мы знаем, что еще не внесли школьные взносы. Потому что мы из кожи вон лезем, чтобы платить за дом.

– А тут случилось кое-что еще, – заключает миссис Самайта. – Они в любом случае должны были прийти. – Директор откладывает ручку и сообщает супругам: – Амай и Баба Чинембири, это учительница, мисс Сигауке.

– Мы просто хотели с ней встретиться, – подает голос отец. – Может, Элизабет и сделала что-то нехорошее, но она так пострадала, что мы хотели встретиться с учительницей. Я водитель. Рядом со мной повар. Нам нужно как можно скорее вернуться к нашим европейцам в Камфинсу.

Май Чинембири падает, но сознание быстро возвращается к ней, и, крестным знамением отделив себя от тебя, она опять начинает тихонько причитать. Звуки давят на тебя. Ты зажимаешь ей рот рукой. Отец Элизабет не осмеливается до тебя дотронуться. Миссис Самайта, разбрасывая медные кубки по столу, тянется к телефону. Девушки, которые по коридору переходят из класса в класс, взрываются хохотом, ярким, как солнце. Ты прислушиваешься к ним. Потом начинаешь смеяться вместе с ними. Ты слышишь, но не можешь видеть смеющуюся женщину. Только слушаешь клекот, как будто у нее глубоко в гортани сидит гиена.

Часть 2 Ступор

Глава 9

Теперь ты понимаешь. Ты приехала у гиены на спине. Коварная тварь с высоты сбросила тебя на пол-пустыню. Здесь нет ничего, кроме безбрежных стен, начинающихся там, где кончается пол.

Тебя плохо смонтировали. А сейчас вообще размонтировали. Гиена смеется воющим смехом, глядя, как ты рассыпаешься. Она верещит, как обезумевший дух, и пол под тобой распадается.

– Добрый вечер, – говорит гиена.

Ты каменеешь: пол вообще исчезнет? Ты делаешь усилие, чтобы удержать мускулы, чтобы они не растаяли.

– Добрый вечер, – повторяет гиена.

Ты молчишь. Ты не веришь.

Вдруг ты понимаешь, что надо бы ответить иначе. Потому что на полпути сквозь твое молчание слабость разжимает челюсти и проглатывает тебя. Ты обхватываешь руками голову. Подбородок упирается в колени.

Но даже так ты все еще маленькая. Слабость больше. Ты позволяешь себя проглотить.

– Как вы себя чувствуете, Тамбудзай? – продолжает гиена.

Ты не здесь. Ты вообще нигде.

– Тамбудзай, вы должны чувствовать себя лучше. Вы очень долго спали и, наверно, уже можете говорить. Ну же, Тамбудзай, вам должно быть намного лучше.

Ты стараешься не возвращаться. Голос продолжает:

– Вы спали, даже когда мы вас привезли. Но сейчас уже вечер. Остальные ушли. Вы не проголодались после столь долгого сна?

Ты мотаешь головой туда-сюда. Не знаешь, что делать. Может, поблагодарить гиену за ее слова? Ты пытаешься открыть глаза, но тебе удается лишь повращать глазными яблоками. Пытаешься улыбнуться. Язык у тебя заплетается, губы трясутся. Слюна стекает к уху.

– Как ваше имя? – спрашивает голос.

Ты дышишь медленно, сосредоточенно.

– Имя, – выдыхаешь ты.

– Ваше. Не нужно повторять. Это не первый класс. Я хочу узнать ваше имя.

Голос гиены трескается. В нем есть трещины.

– Ответьте. – Голос становится мягче.

– Ответьте, – эхом вторишь ты.

Ты горда собой. Тебе еще раз удалось выдавить из себя твой голос. Твой.

– Не то.

Голос разламывается с бóльшим нетерпением, ему слишком многое приходится скрывать.

– Как вас зовут? Что говорят люди, когда зовут вас?

Как зовет тебя мать? А отец? Мать ведь как-то называла тебя, когда ты сидела у нее на коленях. Катастрофой.

– Тамбудзай, – тихо произносишь ты, радуясь, что вспомнила.

– Хорошо, – говорит собеседница. Ее голос не слушает. – Теперь назовите мне вашу фамилию. И сегодняшнее число.

– Март… Март… – с усилием начинаешь ты.

– Перепутали. Фамилию с числом, – медленно выговаривает собеседница, царапая цилиндром бледный, висящий в воздухе прямоугольник.

– О! – произносишь ты, мучительно переживая, что опять дала маху – после таких усилий.

Женщина резко вдыхает и, пихнув тебя в коленку, без интереса бросает:

– Ладно. Насчет имени. Хватит.

Твой взгляд прикован к пелене из теней и цветов. Ты силишься преодолеть завихрения, пятна, которые, двигаясь, будто пытаются окончить то, что никогда не будет окончено.

В середине длинный темный овал. Там тьма и свет.

– Вы не знаете? – спрашивает овал. – Неправильно. Число неправильное.

– Неправильное? – повторяешь ты.

– Псс! – Говорящий овал раздражается. – Да. Число.

– Какое число? – интересуешься ты.

– Если так будет продолжаться, я принесу вам календарь. Это поможет. Но лучше, если вы справитесь без него.

– Календарь?

Овал фыркает, встает и превращается в женщину.

Вдали, в новом пространстве, словно змея, колышется что-то бледно-зеленое, как платок, который твоя мать повязывает себе на голову. Оно между двумя стенами, съеживается и опять растягивается. Занавеска.

– Как насчет помыться? – спрашивает женщина. – Ванная там, наверху. – Она кивает свисающим подбородком через плечо, не привязанное ни к чему. – Туда.

– Нет. – Ты не хочешь уходить.

– Вы знаете, где находитесь? – спрашивает она, глядя, как ты опять сворачиваешься калачиком.

В ответ ты закрываешь голову руками.