Безутешная плоть

– Вот почему они все время ругались, – продолжает Кристина, высоко поднимая плечи к самым ушам и засовывая руки под мышки. – Они знали, что кровотечение не оставит в тете ничего живого. Игнор даже делал вид, будто помогает матери уберечь дом от остальных, чтобы придержать все для себя. Иногда я спрашиваю себя, не забыли ли люди, сколько народу ушло воевать. Потому что, если не забыли – эти люди в этой стране, – то что с ними творится? Почему они так глупы? Неужели они думают, что мы воевали за это? Псс! – Кристина с горечью втягивает воздух сквозь зубы. – Не для этого мы шли воевать и терпели, без еды и одеял, даже без одежды, без родителей и родственников. Некоторые остались без ног. Но теперь мы беспомощны и никак не можем избавиться от того, что видим, от того, за что не шли воевать.

Майнини в знак согласия громко втягивает воздух сквозь зубы и выпячивает губы.

– Эти мальчишки, они хуже всех, – понуро кивает Кристина, говоря с тобой, будто ты ей родственница, потому что до такого нельзя допускать чужих; они уйдут и будут смеяться. – Даже хуже, чем муж тети. А он был просто глупым старым отцом.

Май Табита ставит на обеденный стол блюдо с водой и кладет рядом сложенное полотенце. Ты прикидываешь, как долго пробудут гости. Но Кири словно вгоняет занозу в нарыв.

– Эти Маньянги думают, что они горожане, – фыркает Кристина. – Они крестьяне, как и их родители. Как и все мы. Обычные маленькие люди, у кого не было ничего, кроме доброго старого белого, который дал Маньянге работу и сделал его управляющим.

– Расскажи еще про это. Надо, – вставляет Майнини Люсия. – Такие, как Тамбудзай, должны знать.

Кристина с мрачным удовольствием излагает подробности истории, которую начала ночью, когда приходила женщина Шайна и вы ездили в «Айленд». Однажды, под влиянием крайнего возбуждения и различных импортных напитков, которыми он в тот вечер отмечал свои успехи, ВаМаньянга столкнулся лоб в лоб с микроавтобусом на углу Джейсон-Мойо-авеню и Второй улицы. Потрясенные пешеходы и нежащиеся на травке отдыхающие увидели на дороге и тротуаре возле площади Африканского единства множество разбросанных конечностей, которыми до того кратно сиденьям был набит автобус. Повсюду была кровь. ВаМаньянга тем не менее вышел из искореженного месива и принялся переставлять дрожащие ноги. Все, кто видел, как он уходил, вспоминали, что у него был вид совершенно здорового человека, хоть он и слегка пошатывался. Самым тяжелым ударом для него стало то, что случилось с его «БМВ», и временное перемещение в презренный «Датсан Санни». Люди восхищались стоицизмом, с каким Маньянга мирился с этим несчастьем.

Но потом его тело начало пухнуть.

Знатоки утверждали, что карму навлекло нечестно нажитое богатство и она запрудила его воды так же, как он запрудил фонды компании. А если нет, значит, гнев разъяренной души, принадлежавшей одному из пассажиров автобуса или одной из жертв его мути. Все ополчились на Маньянгу. Друзья перестали поздравлять его со скорым выздоровлением, с красивым домом, с большими машинами, понимая, что раздобревший живот – плата не за состоятельность, а за грех. Все твердили, что с самого начала подозревали в нем низкого жулика.

Сам ВаМаньянга был в бешенстве на своих предков за то, что те не отомстили водителю автобуса. Разве он потерял «БМВ» не из-за того, что общественный транспорт гоняет с бешеной скоростью прямо в центре города? Разве теперь его, Маньянгу, надо кусать, а не жалеть? Из-за мрачных мыслей у него подскочило давление и усилились отеки. Как будто этого мало, однажды вечером, когда он лежал в постели, в комнате, где потом поселился Шайн, появился злой дух. Сидя у Маньянги на груди, он отказывался слушать молитвы его жены, ее гимны и, ухахатываясь над всеми предками мужа, которых она молила о помощи, безжалостно терзал страдальца.

Хватая ртом воздух, обливаясь потом и трясясь как от нехватки кислорода, так и от страха, который еще больше лишал его воздуха, ВаМаньянга стал задыхаться не на шутку. Возникла проблема, которую Май Маньянге было не решить, обмахивая мужа веером или другими подручными средствами. Скоро Май Маньянга была у телефона. В тот вечер он работал. «Скорую» тоже удалось вызвать, так как машина раньше вернулась из мастерской. Сирена тут же взвыла на дорожке, ведущей к дому Маньянги. В считаные секунды бригада натянула на рот генерального директора кислородную маску. В баллоне даже имелся кислород, но и этот восхитительный профессионализм не обескуражил мстительного духа. Он все глубже проникал в легкие ВаМаньянги и сдавливал их. Когда ВаМаньянга перестал задыхаться, бригада «Скорой» отказалась забрать тело, объяснив Май Маньянге, что по правилам сперва нужно заплатить, поскольку по причине продолжительного обслуживания медицинская страховка покойного уже недействительна.