Безутешные

Через несколько минут я обнаружил, что красный автомобиль подает сигнал, собираясь свернуть с шоссе. Я сократил дистанцию между нами, и вскоре наш проводник выехал на тихую дорогу, полого поднимавшуюся среди лугов. Мы поднимались все выше, шум шоссе постепенно стихал; под колесами машины оказалась грунтовая тропа, едва ли отвечавшая современным требованиям. На одном из отрезков пути о борт машины стала скрестись густая зеленая изгородь; вскоре после этого мы прогромыхали по грязному двору, усеянному обломками тракторов и сельскохозяйственных орудий. Далее мы выкатили на вполне добротные проселочные дороги, которые мягко вились среди полей, и я вновь прибавил скорость. Наконец послышалось восклицание Софи: «Ага, вот!» – и я увидел на стволе деревянную табличку, извещавшую о том, что перед нами галерея Карвинского.

У ограды я затормозил. Два ржавых воротных столба были целы, но сами ворота исчезли. Красный автомобиль продолжал удаляться, пока не скрылся из вида, а я миновал столбы и выехал на просторную лужайку. Посередине лужайки шла грунтовая дорожка, по которой мы некоторое время медленно тащились в гору. С вершины перед нами открылся прекрасный вид. По ту сторону холма лужайка ныряла в неглубокую долину, где красовалось внушительное здание в стиле французских замков. Позади, за лесом, садилось солнце, и даже с большого расстояния было ясно, что постройка обладает поблекшим очарованием, навевая мысли о неуклонном угасании какого-нибудь отрешенного от мирской суеты семейства землевладельцев.

Я включил малую скорость и осторожно стал спускаться с холма. В зеркало мне был виден Борис, который успел проснуться и теперь глазел по сторонам, хотя из-за высокой травы через боковые стекла едва ли можно было что-либо разглядеть.

Вблизи открылось большое пространство перед зданием, занятое припаркованными машинами. Завершив спуск, я направил автомобиль туда; число машин, похоже, приближалось к сотне, многие из них были до блеска отполированы ради торжественного случая. Я немного полавировал в поисках подходящего места и остановил машину вблизи осыпавшейся стены.

Я вышел из машины и потянулся. Вслед за мной из машины вышли и Софи с Борисом; Софи принялась наводить на Бориса красоту.

– Помни одно! – приговаривала она. – Ты – важнее их всех, вместе взятых. Это себе и повторяй. К тому же мы пробудем там совсем недолго.

Я собирался уже направиться к дому, но вдруг краем глаза уловил поблизости что-то необычное. Я обернулся и увидел в траве старый покореженный автомобиль. Прочие гости припарковали свои машины подальше от этой ржавой развалины, словно опасаясь заразы.

Я приблизился на несколько шагов. Старый автомобиль осел и со всех сторон зарос травой, так что если бы не солнце, игравшее на капоте, я бы его, пожалуй, и не заметил. Колеса отсутствовали, дверца у места водителя была сорвана с петель. Краска во многих местах облезла; повреждения, вероятно, попытался исправить маляр, но бросил работу на половине. Оба задних крыла были чужие, взятые с разных машин. Изучив эти приметы – и даже прежде того – я догадался, что передо мной остатки старого семейного автомобиля, который много лет водил мой отец.

Конечно, с тех пор, как я видел этот автомобиль в последний раз, утекло немало воды. Встретив его снова в таком удручающем состоянии, я мысленно вернулся к концу его службы нашей семье, когда он был уже так стар, что меня удивляло, почему родители его не выбросят. Позднее я стал изобретать разнообразные изощренные предлоги, чтобы в нем не ездить, поскольку боялся насмешек однокашников или учителей. Но так было только в самом конце. Многие годы я цеплялся за представление, что наш автомобиль, хоть он из дешевых, все же чем-то превосходит большинство прочих, встречавшихся на дороге, и именно по этой причине отец продолжает на нем ездить. Я помнил, как этот автомобиль стоял на подъездной аллее перед нашим скромным коттеджем в Вустершире, как сверкал его корпус и металлические детали и как я, преисполненный гордости, подолгу им любовался. Нередко, особенно по воскресеньям, я часами играл после полудня в машине и около нее. Иногда я приносил игрушки – даже, наверное, свою коллекцию пластмассовых солдатиков – и раскладывал их на заднем сиденье. Но чаще я развлекался воображаемыми приключениями: стрелял из пистолета через окошки автомобиля или садился за руль и участвовал в гонках. Часто из дома выходила моя мать и требовала, чтобы я перестал хлопать дверцами; она говорила, что этот звук сводит ее с ума, и грозила «содрать с меня шкуру», если я не уймусь. Я вновь увидел ее будто живую: вот она кричит, стоя в дверях коттеджа. Наш коттедж был маленький, но благодаря провинциальному местоположению его окружало пол-акра лужайки. Мимо наших ворот проходила дорога, которая вела к местной ферме, и дважды в день мальчишки грязными хворостинами гнали по ней стадо коров. Отец всегда оставлял машину на подъездной тропе, багажником к этой дорожке, и я часто отрывался от своих занятий, чтобы понаблюдать за коровами через заднее окошко.