Две пары носков и один ботинок
Снова, как в те времена, когда Ясь Полковский был пресс-секретарем правительства, я в гостях у тестя и тещи в Лапануве. Хожу вокруг озера и совершенно явственно ощущаю гармонию сфер. Херберт писал о пейзажах одного знаменитого голландца, что соотношение огромного неба и земли там четыре к одному. Я хожу вокруг, голову то задираю, то опускаю, считаю и измеряю, и выходит у меня, что здесь точно так же. Пропорция между небом и землей составляет четыре к одному. Спускаюсь к самому берегу и иду по траве. Здесь только духи лягушек под водой, духи калужниц, духи тростника и живого духа. Словно юноша-поэт, вслушиваюсь я в себя и с отрадой слышу, что под влиянием природы дрожь и гадость, что бушевали во мне, стихают. В траве, густой как океан, бренные останки предметов: останки бутылки от минеральной воды, останки спичек, останки пачки из-под сигарет, проволока, консервная банка, нитка. Слышны далекие удары молота, собачий лай, тарахтение автобуса до Лимановой.
У самой воды, так раз в этом месте, две пары совершенно приличных носков. Носки, как говаривала моя мать о гуманитарной одежде в годы неволи, носки почти новые. Одни белые, другие серые в голубую полосочку. Белые носки это, конечно, эстетический скандал, но каков же тогда, Господи помилуй, скандал, что носивший эти носки утонул здесь в прошлую пятницу? Ведь история эта об одном сыночке из Лимановой, который в Лапануве утонул. Это небольшая заметка, заголовок которой может быть взят из газет периода летних отпусков: «Снова неосторожность стала причиной гибели», или «Беспечность у воды может закончиться трагически», или «Сотрудники Общества спасения на водах предостерегают», или «Очередная жертва пьяного веселья на пляже». Все та же песня о смерти неминуемой и мгновенно проглоченной безликими бестиями статистики и публицистики, а стало быть, о смерти, не имеющей значения.
Их было трое, и приехали они из Лимановой. Ведь в этой истории принимает участие еще третья пара носков, не знаю, какого цвета: тот, кто носил их, видно, был по натуре настолько щепетилен (может, он был лютеранином), что после всего случившегося носки тем не менее машинально натянул, или же он был, например, в адидасах на босу ногу. Не знаю. В прошлую пятницу меня тут еще не было. Во всяком случае, один здесь потерял жизнь, второй пару носков, а третий не потерял ничего. Они приехали и сначала пошли в дринк-бар «Олаф». Сидели, пили пиво и рассуждали о недоступности женщин и денег. Дринк-бар «Олаф» — заведение, как положено, тенистое, кто-то может даже сказать, мрачное, но зной в тот день был убийственный. Впрочем, возможно, не сам зной (тяжелый, как камень) выгнал их из дринк-бара «Олаф», а элементарная потребность в расширении опыта. Во вступлении на путь, на котором случится что-то единственное и неповторимое. И они вступили на этот путь, но не знали, что этот путь будет аж таков. Никаких знаков, предостережений, спазма страха, который велит повернуть налево, а не направо. Они повернули направо и пошли к заливу, представляющему собой самое знаменитое здешнее развлечение, место купальных костров, ночных гулянок, они пошли туда, куда в часы такого зноя действительно прибывают многочисленные толпы охотников расширения опыта, туда, где порой можно увидеть даже — вы не поверите — настоящие новогодние купальники. Не только по этой причине я испытываю к этому месту особый сантимент, но все-таки, надо сказать, новогодний купальник от Пако Рабанна на пляже в Лапануве — это сильно.
Я хорошо знаю эту воду, знаю ее болотный привкус, клейкое прикосновение подводных камышей, мягкие провалы илистого дна, вижу, куда плывет водяная крыса. Когда после примерно тридцати лет попыток отец поставил на мне крест и прекратил мое обучение плаванию на полу, то ведь именно сюда, а не куда-то еще, Хануля привезла меня и научила-таки плавать. Вода, в которой человек научился плавать, обладает стихийной силой первого места, это как первый исписанный листок, первый стадион, первая простыня. А кроме того, здесь есть тайна, в тихих глубинах скрывается течение тропической опасности, на дне таится сюжет.