Безвременье и временщики. Воспоминания об «эпохе дворцовых переворотов» (1720-е — 1760-е годы)

Другая — дочь торговца из Гамбурга и, будучи единственным ребенком, вышла замуж за графа, который столь же нуждался в деньгах, сколь она — в титуле. Она была совершенно незнакома с манерами, принятыми при дворе, когда впервые появилась здесь, и первая дама, выросшая при дворе, оказывала ей всяческую поддержку и помощь. Но поскольку дружба двух красавиц редко длится долго, то же самое произошло и в этом случае. Каждая из них считала, что имеет право на все сердца, обе столь явно желали иметь наибольшее число обожателей, что к каждой стороне вскоре примкнуло по нескольку кавалеров. Это, как обычно бывает в таких случаях, вскоре возбудило в каждой из них зависть, которая поначалу проявилась в холодности, а затем в легких колкостях и обоюдных насмешках. Наконец однажды на приеме среди большого общества, где также присутствовал господин, которого помышляла покорить каждая из них, ссора разгорелась настолько, что графиня, не сдержавшись, произнесла несколько очень резких слов, на которые другая отвечала так холодно и презрительно, что достигла цели, совсем разгневав соперницу. Та только и могла сказать: «В каком странном мире мы живем». Первая ответила очень спокойно: «Весьма справедливо, мадам; мир странен, и стал таким с тех пор, как дрейеры возомнили себя дукатами». Услышав это, бедная графиня залилась слезами и выбежала из-за стола. Полагаю, Вы будете в таком же недоумении — в чем же, собственно, заключается колкость, — в каком пребывала и я, покуда не скажу Вам, что девичья фамилия графини — Дрейер и что мелкая монета достоинством в полфартинга называется в Гамбурге дрейером. Этот выпад привел к открытой войне, которая зашла так далеко, что сторонники каждой из дам везде, и даже при дворе, появлялись в любимом цвете той красавицы, которой повиновались, и их называли «серым» и «красным полком». После того как дамы выставили себя в таком свете и развлекли всех, бедная графиня так быстро сдала позиции, что прекратила борьбу. По правде говоря, она не должна была и начинать ее, ибо не умела сдерживать свою досаду, тогда как другая была спокойна и ее ничем нельзя было пронять: следовательно, у нее доставало самообладания произносить самые большие колкости с видимым добродушием, сохраняя безукоризненные манеры. Действительно, она обладает таким быстрым умом, одновременно и добрым и злым, какого я до сих пор не наблюдала ни в одном человеке, и уже одно то, как она вела себя в этой смешной ссоре, доставило ей много обожателей, чего она и добивалась. Если бы я не боялась Вашей суровости, то сказала бы, что люблю ее, но, надеюсь, Вы простите меня и решите, что нет ничего плохого в том, чтобы наслаждаться приятной беседой, не разбирая поведение человека.

Итак, я как могла, постаралась изложить Вам эту глупую историю, которую, с точки зрения хорошего тона, передавать непростительно, разве только по приказу. Я настолько отупела из-за необходимости так долго судачить об этом скандале, что не могу ничего добавить, кроме простой истины, которую всегда повторяю с той же радостью, с какой Вы, надеюсь, ее воспринимаете, — а именно, что я остаюсь, и проч.

Письмо XXIV

Петербург, 1735.

Мадам,

Вы заставляете меня почти бояться вскрывать Ваши письма, ибо я там снова могу увидеть приказание не отвечать Вам на то, что Вы пишете, а рассказывать о том, что я наблюдаю здесь. Вы говорите, что сообщаете мне все, происходящее с моими друзьями в Англии, а следовательно, мне нет надобности задавать вопросы. Между тем я поймала Вас на недобросовестности, как покажет Вам прилагаемое письмо: Вы никогда не поминали мне о юношеском неблагоразумии этой бедной девочки. Если она излагает события непредвзято, то, думаю, с нею плохо обращаются. Даже если она совершила ошибку, выйдя замуж за этого человека, то сейчас, когда она уже его жена, как можно винить ее в том, что она скрывает недостатки мужа или, по возможности, не замечает их. Поскольку она твердо уверена в Вашем влиянии на ее тетушку и в том, что Вы помогли бы ей, знай Вы ее обстоятельства, я послала Вам ее собственный рассказ об этом, ибо была бы несправедлива к ней, если бы стала излагать его в своем пересказе. Я сообщила ей, что поступила именно таким образом, и, полагаю, она нанесет Вам визит. Боюсь, однако, что суждения ее не столь глубоки, сколь живы выражения, а Вы не делаете скидки на горячность. «Благоразумие, — говорите Вы, — должно руководить всеми нашими поступками», и хотели бы в каждом видеть это желательное качество в столь раннем возрасте, в каком оно было уже присуще Вам. Но Вы найдете мало тому примеров, и если в этом случае Вы и откажетесь от Вашей обычной суровости, сомневаюсь, что Вам удастся убедить ее тетушку, поскольку, мне кажется, она больше сердится на то, что девушка посмела не посчитаться с нею, чем опасается возможных дурных последствий.