Безвыходных положений не бывает

– А чего ты ногами дерешься? – завопил Семка. – Ты мне коленом в лоб ударил!

– Так я же Лешка, – разъяснил снизу Витька и тут же взвыл: – Ты чего щиплешься?

– Так ведь это я Лешку, – удивился Семка. – Я Лешку бью, а не тебя.

– Так ты не очень! – повысил голос Витька. – Я все-таки Витька, а не Лешка. Ой! Отпусти, слышишь! Чего ты крапивой жжешься?

Братья вскочили. Перед ними, корча рожи, стоял Лешка с пучком крапивы в руках. Он неожиданно прыгнул к Витьке и еще раз стеганул его по ногам кра­пивой.

– Ну, погоди, – пригрозил Семка, – через месяц посмотрим!

Лешка засмеялся:

– Через месяц, через месяц! Эх вы, трусишки! Брысь отсюда, мелюзга!

Витька и Семка переглянулись.

– Витька, – с надеждой сказал Семка, – ну, по­смотри, может, у меня уже мускулы выросли! Ну, пощу­пай!

Витька пощупал и сказал:

– Знаешь, уже выросли! Почти такие же, как у меня!

Семка счастливо улыбнулся, зажмурил глаза и бро­сился Лешке под ноги. От неожиданности Лешка сва­лился. Сверху его оседлал Витька.

– Я держу крепко! – задыхаясь, кричал Семка. – Рви у него крапиву! Лупи его!

Витька, обжигаясь, вырвал из рук поверженного Лешки крапиву и начал его хлестать. Лешка выл, лягал­ся, бил Витьку руками, но никак не мог освободить но­ги, в которые мертвой хваткой вцепился Семка.

– Ну, хватит, – переводя дыхание, сказал Витька. – Отпускай его, Семка.

Лешка вскочил, погрозил братьям кулаком и, под­вывая, бросился бежать. Братья осмотрели друг друга.

– Смотри, какой он мне синяк поставил, – с гордо­стью сказал Семка, ощупывая лицо.

– Когда это под глазом, то называется не синяк, а фонарь, – солидно поправил Витька. – Теперь будет знать, правда?

– Ага! – радостно согласился Семка. – Теперь бу­дет знать! Витька, а ты будешь все каникулы меня тре­нировать, да?

– Конечно, – ответил Витька.

МИШКИНО СЧАСТЬЕ

У Миши философский склад ума. Так говорят взрос­лые, отдуваясь после очередной беседы с надоедливым мальчишкой. И Миша иногда чувствует себя несчаст­ным: в мире столько интересного, весь мир, кажется, состоит из одних вопросов, а ответить на них некому. Почему звезды держатся в воздухе, а камень падает? Ведь камень легче. Почему мотор не работает, если его не заведешь, а сердце бьется?!

И что это такое – жизнь? Что такое судьба и что значит счастье?

Уроки Миша приготовил и теперь бесцельно бродит по квартире. Только что он поговорил с черепахой, ко­торую дядюшка Римус считал самым мудрым сущест­вом на свете. Но черепаха молчит. То ли она поглупела со времен дядюшки Римуса, то ли считает ниже своего достоинства отвечать на вопросы жалкого третьекласс­ника.

На диване лежит папа. Сегодня у него отгул, и папа наслаждается книжкой. Вот кто мог бы на все ответить!

Он – человек неглупый, это Миша знает точно. Но че­ловек с недостатками. На все вопросы у него один от­вет: «Подрастешь – узнаешь, Спиноза!» Кроме того, лицо у папы становится очень несчастным, когда его отрывают от книжки. Зато когда он в настроении – лучшего собеседника не придумаешь. Обидно, что он вцепился в свою книгу. А может, попробовать? Глупо упускать такой шанс.

– Папочка, расскажи, пожалуйста, что такое счас­тье?

Папа, который давно с легким беспокойством на­блюдал за передвижением сына по квартире, с ненуж­ным удивлением оторвал глаза от книги. На его лице – целая гамма чувств. Анализируя их, Миша приходит к выводу, что события разворачиваются благоприятно. Обычно в таких случаях папа сердито гремит: «Брысь на улицу!» Но сейчас он вздыхает и откладывает книгу в сторону.

– Счастье? – переспрашивает папа, с хрустом по­тягиваясь на диване. – Это не так просто ответить. Да, совсем не просто.

Миша сочувственно кивает, как бы извиняясь, что возложил на папу бремя ответа на такой тяжелый воп­рос. Но что поделаешь, если так получилось? Ведь нуж­но когда-нибудь разобраться в этом деле.

– Однако, – продолжает папа, – можно ответить примерно так: счастье – это жить и трудиться.

Что-то в этом определении Мишу не устраивает. Да, решительно не устраивает. Но продумывать возраже­ние некогда, папа уже начинает коситься на книгу.

Приходится приводить первый же пришедший в голову аргумент:

– Значит, рабы в каменоломнях были счастливы?

– Рабы? – озадаченно переспрашивает папа. – С какой стати? Рабский труд – самое большое несчастье на свете. Счастье – это жить и трудиться свободно! Понял? Иди погуляй.

Папа поворачивается на бок, давая понять, что аудиенция окончена. Но по его напряженному затылку и нарочито безразличному покашливанию Миша опре­деляет, что папа мучается угрызениями совести. Кроме того, счастье в его определении снова оказалось ка­ким-то расплывчатым, непонятным.

– А Робинзон? – вызывающе спрашивает Миша. – Разве он был счастлив на своем необитаемом острове?

Папа с досадой откладывает книгу в сторону. Возра­жение убедительное. В душе проклиная себя за то, что влип в эту историю, папа подтягивает на помощь ре­зервы.

– Однако отдельные элементы счастья в жизни Ро­бинзона были, – мудро замечает он. – Скажем…

– …когда он ел изюм, – помогает Миша.