– Нет, я ненадолго, – отказываюсь я и, откашлявшись, добавляю: – Дома у родителей неприятности, мне нужно поехать к ним. Извините, что ставлю вас в известность в последний момент. Это решение мне самой далось нелегко. Я уезжаю в пятницу и проведу там все праздники.
Доктор Шилдс не реагирует.
– Понимаете, – продолжаю тараторить я, – они ведь даже во Флориду не могут поехать в этом году. Они оказались в очень тяжелом положении. Я много думала об этом и решила, что мне, наверно, следует пожить там какое-то время. Я хотела лично поблагодарить вас за все.
– Понимаю. – Доктор Шилдс присаживается на диван и жестом предлагает мне сесть рядом. – Это очень серьезный шаг. Я знаю, как старательно вы пытались устроить здесь свою жизнь.
Мне стоит неимоверных трудов отказаться от ее приглашения.
– Простите. У меня встреча, так что…
– О. – В серебристом голосе доктора Шилдс появляются металлические нотки. – Свидание?
– Нет-нет, – трясу я головой. – Встреча с Лиззи. Мы договорились посидеть немного в баре сегодня вечером.
Какого черта я оправдываюсь? Словно никак не отделаюсь от привычки откровенничать с ней.
Звонит мой телефон. Я вздрагиваю.
В карман за ним не лезу. Через пару минут я выйду отсюда и перезвоню тому, кому я понадобилась. Потом меня пронзает мысль: вдруг это Томас.
Тишину снова взрывает пронзительный трезвон.
– Ответьте, – мягко настаивает доктор Шилдс.
У меня сводит живот. Если я вытащу телефон, сумеет ли она разглядеть на экране, кто мне звонит, и услышать, что мне говорят?
Телефон звонит в третий раз.
– Надеюсь, у вас нет от меня секретов, Джессика?
Она словно гипнотизирует меня. Моя воля парализована, я не в силах ослушаться. Дрожащей рукой я достаю из кармана телефон.
На экране круглое фото моей матери. Сама того не желая, я грузно опускаюсь в кресло напротив доктора Шилдс.
– Мама, – хрипло выдавливаю я из себя.
Такое ощущение, что доктор Шилдс взглядом пригвождает меня к креслу. Руки и ноги наливаются свинцом.
– Поверить не могу! – кричит в телефон мама.
– Флорида! – доносится до меня радостный вопль Бекки. – Мы едем к океану!
– Что? – ошеломленно охаю я.
Уголки губ доктора Шилдс изгибаются в улыбке.
– Несколько минут назад курьер доставил пакет из туристического агентства! О, Джесс, твоя начальница – чудо! Такой сюрприз нам преподнесла!
Я не нахожу слов для ответа. Мой разум не поспевает за событиями, что разворачиваются вокруг меня.
– Я ни о чем таком не знала. Что в пакете? – наконец спрашиваю я.
– Три авиабилета до Флориды и буклет с информацией о курорте, где мы будем отдыхать, – с готовностью докладывает мама. – Там такая красота!
Три билета. Не четыре.
Из стеклянной вазы, что стоит на журнальном столике между нами, доктор Шилдс берет один апельсин и вдыхает его запах.
Я зачарованно смотрю на нее.
– Мне так жаль, что ты не сможешь поехать с нами, – говорит мама. – Твоя начальница прислала нам очень милое письмо – объяснила, что ты нужна на работе, но она позаботится о том, чтобы ты не осталась одна на Рождество, что праздник ты будешь встречать у нее дома.
У меня сжимается горло. Я не в силах продохнуть.
– Сразу видно, что она ценит тебя, – продолжает мама под аккомпанемент счастливого смеха Бекки. – Я горжусь, что ты сумела найти такую хорошую новую работу.
– Жаль, что на праздники вы будете нужны здесь, – тихо произносит доктор Шилдс.
– Мама, мне нужно бежать, – усилием воли выдавливаю я из себя. – Я люблю тебя.
Доктор Шилдс кладет на стол апельсин и лезет в карман.
Я опускаю телефон и смотрю на нее.
– Они улетают завтра вечером, – говорит доктор Шилдс. Ее интонации столь точны и мелодичны, что речь звучит, как перезвон колокольчиков. – Полагаю, в пятницу вы домой все-таки не поедете.
– Джессика. – Доктор Шилдс вытаскивает из кармана руку. – Ваш чек.
Не раздумывая, я беру его.
Отрываю глаза от ее пытливого взора и утыкаюсь взглядом в вазу с оранжевыми плодами.
И только тогда сознаю, что это апельсины того самого сорта, которым я торговала ежегодно в декабре в рамках нашей школьной благотворительной кампании. Апельсины с рубчиком. Из Флориды.
Глава 46
Сегодня вечером, сидя на кухне, вы снова напомнили мне Эйприл.
В тот июньский вечер всего лишь полгода назад она сидела на табурете, положив ногу на ногу, раскачивала той, что лежала сверху, и потягивала вино. Как обычно, ее переполняла энергия безумия, но внешне это выражалось в чрезмерном оживлении.
Само по себе это не являлось поводом для беспокойства.
Ей были свойственны резкие перепады настроения, сравнимые с тем, как внезапный ливень врывается в солнечный день или холодное утро стремительно сменяет послеполуденный зной.
Словно ее внутренний барометр отображал погодные условия месяца, в честь которого ее назвали.[7]
Но тем вечером эмоционально она была еще более импульсивна, чем прежде.
Прозвучали резкие слова; она плакала навзрыд.
И тем же вечером, некоторое время спустя, она покончила с собой.