Безымянное имя. Избранное XXI. Книга стихотворений

На плоть огненосного стяга прожектор глядит, не дыша.
Из сомкнутых стен саркофага
карабкается душа.
Мучителен час, и не спится, истории пуст чистовик,
лишь каменно-юные лица застывших в дверях часовых.
Сомнамбулы лёгкая поступь:
меж граней, гранита, громад
уходит он в ночь, не опознан, мучительным зовом объят,
согбенной бредущей фигурки не ищет чиновный патруль,
проспекты московские гулки на каменно-юном ветру.

Да полно! – то он ли, летящий в безвременье с броневика

на крыльях идеи легчайшей с презрением боевика?
Да полно! – то он ли, ведущий по чёрной брусчатке с тех пор
в чудесный, бескровный, грядущий, немыслимо светлый простор?!
Не бросить на прошлое взгляда – его отсекли на века
ледовые ночи Кронштадта, слепые подвалы ЧК,
и смотрит грядущее немо, и миной, заложенной в нём,
пылает звезда Вифлеема, себя пожирая огнём.

Однако эпоха сменилась,

и дух обращается в прах,
чтоб нам пробужденье явилось
бессмертьем, похожим на страх:
принесшее злобную волю, погасло – спроси, отчего? —
покрытое жёлтою болью его восковое чело.

Своих вожаков пожирая, европами призрак бредёт,

и бредит морозная стая десертом российских широт,
разверстою плотью аллея в андреевской голубизне —
и чёрный квадрат мавзолея ликует в багровом огне.
Столетьем доноса и сыска страна эта будет жива,
но Горки – извечная ссылка, обманутый всхлип торжества:
ржавей, людоедка-«Аврора», дари же, безродный борей,
в ликующей плоти террора просторы родимых морей.

Под утро, в минуты глухие идёт он – печаль и укор,

где стены отеля «Россия», где радостно-скорбный собор,
где слиты видения стали и времени древняя медь,
где русские очи устали на Спасскую башню глядеть.
Соратники плотной шеренгой лежат у великой стены,
без пошлины взявши в аренду пространство и время страны,
с их мёртвою хваткою волчьей! —
лишь время грызёт нас сильней,
Сатурн, пожирающий молча своих безответных детей.

Бредёт он, не чуя пределов, на чёрной февральской заре,

под эхо вселенских расстрелов, истаяв на смертном одре.
Кто, вставший с событьями вровень до уровня сердца и глаз,
воскликнет: один ты виновен! —
но кто ж тут безвинен из нас?!
За всё ему тяжкая участь – глядеть без участья и сил,
виной равнодушною мучась, на то, что он сам сотворил.
Ведь в чёрной февральской метели
привычно провидит земля
багровый полёт цитадели,
кровавые крылья Кремля.

Пьяный корабль

Стенограмма атомной подлодки

…К настежь распахнутой влаге!

Артюр Рембо