БЕЗЫМЯННЫЙ ЗВЕРЬ

Евгений Васильевич Чебалин БЕЗЫМЯННЫЙ ЗВЕРЬ

От автора

Россия-мать, Россия-баба спит. И не отыскать округлых и умильных слов для описания этого сна разума, породившего химер-чудовищ.

Пропитаны слова горькой и гневной жалостью к матери. Опоенная и травленная заморским денатуратом, растеклась она полуголыми, вдрызг изработанными телесами на мураве Среднерусской равнины.

Печет, палит мондиалистское светило, выжигая русскую мураву. Жестоко топчутся по ней вокруг армейско-иноземные ботинки, ломая с хрустом каблуками пальцы рук и ног у опоенной.

Со скотским любопытством пялятся гляделки со всех сторон под задранный подол. И некому подол тот одернуть: повязаны сыновьи руки-ноги. Закрыть, хотя б зубами саван натянуть на опозоренное тело – да смертный грех: жива еще. Не отпета. Не соборована. Не прощена и не простилась. Не понята.

И как понять такое? Ткни наугад пальцем в наши отечественные века (не попадая в золотоордынский клятый промежуток) – одна привычная картина: столпотворение в приемных у светлейших венценосцев Руси. Кургузые, зализанно худосочные европы толкались тощими задами, чтобы первыми облобызать не руку – так сапог, ботфорт, ботинок российского монарха, коим иногда не возбранялось – когда вожжа под хвост попадет – шарахнуть по фарисейски лакированному столу в ООН.

Бывало и такое: монарх удит рыбку в пресноотечественном пруду – европам должно подождать со всей их гномиковой суетой и подписями.

А что же ныне?

Всё бани, бани, бани: парят и истекают мыльной слизью от Каспия и Геллеспонта до Тихоокеанской глыби.

Вот почему не деться никуда от нашего посконного вопроса: кто виноват? С тем, чтобы разобравшись в этом, посконно-первом, впитав его в посконно-самобытные мозги, решать затем второе – что делать?

Что с нами стряслось? Куда исчезли за десять лет перед третьим тысячелетием, кем иструхлявлены наша мощь, достоинство, сила, инстинкт самосохранения, когда вместо этих глобальных составных полезли из нас наружу, как аскариды из кишечника, – предательство, холуизм и трусость, проституция и пофигизм, замешанные на остервенелом хапковом рефлексе,

«Нами». «Наша». «Из нас».

Кто «мы» и кто «наши»?

Поначалу, в период отвердения национальных хрящей, и вопроса такого не было. «Мы» – это Иоанн IV, Александр Невский, Ломоносов, Кулибин, Суворов, Кутузов, Шаляпин, Рахманинов, Бородин, Васнецов, Георгий Жуков, Шолохов, Леонов, Королев, Галина Уланова, Глазунов, Свиридов, Гаврилин, Игорь Моисеев, Борис Покровский, Капица, Пахмутова, Гагарин – несть им числа.

Но костенели хрящи, густела кровь, замедлялся ток ее в скитаниях по европам, Евразии и планете. И донимало все более некое неудобство: тесной становилась окружность этих имен, талисманно и истово очерченных поначалу как «чур, меня!» вокруг собственного индоарийского Эго. Оно металось в теснине, поскольку испробовали разум и душа уже многое вне очерченного.

Как не взять с собой, идя с пиршественной ярмарки, сонаты Бетховена и «Золотую осень» Левитана; хрустальную вибрацию связок Карузо, Иммы Сумак, Мирей Матье; готическую анфиладу гармоний Вивальди и Моцарта; пряный аромат Равеля и Хачатуряна; крепчайший, черного базальта слог Хэмин-гуэя и Ремарка; виртуозно-рысью гибкость и полетность тел Плисецкой и Махмуда Эсамбаева; гениальную прозорливость исследователя шумерского феномена Закария Ситчина; поистине всепланетную значимость изобретателя сеялки Прохорова?

И есть ли вышеперечисленные «наши»?

Но это уже был не вопрос – утверждение: наши и только наши, поскольку все они образовались и проросли в Мировой разум и мировую известность своим каторжным трудом, добывая свой хлеб в поте лица своего, своим мозгом и мышцами, работая на укрепление человеческого в человеке.

По ту же сторону баррикады ныне щерится Безымянный зверь и его двуногое скопище НЕНАШИХ, столь же чужеродных нам, как биологический вид ПАРАЗИТОВ. Именно этот вид, вкрадчивым извивом втекший в храм, удостоился Его первой и единственной плети. Он, с его бездонной, необъятной кротостью излечивающий, убеждающий, кормящий, зовущий к разуму и гармонии, вдруг наступив на горло собственному все-терпению, взял в руки плеть.

Он стал бить и гнать их – тех, кто менял, обманывал, обдирал в ломбардах и шинках, грабил, разорял в межчеловечьем общежитии.

Изгнанные Им из храма, они рассеялись в веках и народах, заползая в них, меняя шкуру, обретая схожие повадки, размножаясь яичками диаспор, подкладывая своих шлюх, жен и дочерей под власть имущих аборигенов.

Они долго вызревали в коконах мегаполисов Европы и каторжной Америки, копя в себе крепчайшую, как яд щитомор-дика, энергию, которая не могла быть лечебной, оздоровляющей, вследствие своей разлагающей концентрации и немеряно-хазарских доз.