Беззаботные годы

В субботу утром Дюши проснулась, как обычно, в то время, когда утреннее солнце просочилось сквозь ее белые муслиновые занавески и широкой полосой легло поперек ее узкой и жесткой белой кровати. Только открыв глаза, она встала: современную (слабохарактерную) привычку валяться в постели она порицала, а утренний чай считала излишней и даже декадентской роскошью. Она набросила голубой халат, сунула ноги в шлепанцы, добрела до ванной и открыла неприятно-тепловатую воду: на горячую она тоже скупилась, считала ее вредной для организма и в любом случае проводила в ванне лишь столько времени, сколько требовалось, чтобы как следует вымыться. Вернувшись в спальню, она расплела волосы, которые перед купанием заколола, и расчесала их, сделав пятьдесят взмахов расческой. Как и ее дочь, она любила синий цвет, и ее одежда, как летняя, так и зимняя, была почти одинакова: темно-синяя юбка из джерси, голубая хлопчатобумажная или шелковая блузка и кардиган. Она носила бледно-серые чулки и туфли с двумя ремешками и низким каблуком. Присев к туалетному столику, задрапированному белым муслином, но почти пустующему, если не считать черепаховых щеток с серебряными инициалами (щетки, гребня, рожка для обуви и крючка для застегивания пуговиц), она причесалась. У нее был свежий цвет лица, широкий лоб с поднятыми над ним волосами, лицо сердечком без малейших признаков двойного подбородка. В молодости красавица, она и в свои семьдесят один год была поразительно хороша, но казалось, что и сейчас, а по сути дела, и раньше относилась к своей внешности равнодушно и в зеркало смотрелась, лишь чтобы проверить, не растрепались ли волосы. В качестве завершающих штрихов она надела золотые наручные часы, свадебный подарок Уильяма, и подсунула под ремешок крошечный, обшитый кружевом носовой платочек, скрывающий маленькую родинку цвета шелковицы на запястье. Потом повесила на шею крест с перламутром и сапфиром на серебряной цепочке. Она готова встретить новый день. Во время получасового мытья и туалета в голове у нее роились зачаточные списки дел на предстоящее утро. Она сняла белье с постели, чтобы проветрить ее (она выросла в эпоху перин, когда проветривание постелей было серьезным делом), распахнула окно настежь, чтобы как следует освежить всю комнату, и сошла в маленькую столовую, где позавтракала раньше всей семьи индийским чаем и тостами – один ломтик с маслом, другой с джемом: мазать и то, и другое на один тост было, по ее мнению, нелепым расточительством. Со второй чашкой чая она взяла с письменного стола старый конверт и принялась набрасывать списки под разными заголовками. Теперь, когда в доме собралось пятнадцать человек (не считая прислуги, а ее, разумеется, тоже приходилось учитывать, когда речь заходила о еде), домашнее хозяйство стало непростым делом. Сразу после встречи с миссис Криппс и обсуждения меню на выходные она поедет в Бэттл с Тонбриджем. Всю семью за противогазами свозят Хью и Эдвард, но ей вдруг стало ясно, что в Бэттл придется везти и слуг, а когда миссис Криппс найдет время для поездки? Видимо, после обеда, решила она.

Еще этим утром надо встретить на станции сестру Сид. Саму Сид и Рейчел можно привлечь к работе. Пусть либо перенесут походные койки, в данный момент загромождающие холл, на площадку для сквоша, где они по крайней мере никому не будут мешать, либо закончат наведение порядка в бывшем коттедже Тонбриджа, который она готовила к наплыву гостей. Вчера она закончила подшивать на машинке шторы. Но прежде, чем принимать окончательное решение, следовало еще убедиться, что Уильям и в самом деле не позвал к ним пожить двадцать четыре человека и не заказал походные койки для них; Дюши надеялась, что нет, но с другой стороны, зачем тогда ему понадобилось их покупать? Про постельное белье, подушки и одеяла он не подумал, и неудивительно, ведь он мужчина. Но если покупать постельные принадлежности, значит, ехать в Гастингс, и даже если заказать их, пройдет не меньше недели, прежде чем их доставят. А на следующей неделе может уже начаться война. Опять!