Беззаботные годы

Ужасные взрослые слова, несвойственные ей, подумала Луиза.

* * *

Анджела ждала у ворот в конце подъездной дорожки к Милл-Фарм, чтобы застать Кристофера одного. В дом она вернулась вскоре после того, как Эдвард позвонил Вилли с известием, от которого Анджела не почувствовала ничего, кроме мимолетной и слабой благодарности за то, что теперь он не уйдет воевать. Она поднялась к себе и заперлась. Но потом вспомнила про Кристофера, снова вышла и стала ждать. Она увидела его издали, пока он сбегал с холма; добежав до нее, он остановился, бросил «привет» и собирался пройти мимо, но она сказала:

– Не уходи. Мне надо кое-что сказать тебе.

И она заговорила, но прежде чем закончила предисловие о том, что не может сказать ему, откуда она узнала, он перебил:

– Есть новости насчет войны?

– О, да! Войны не будет.

– Ф-фух! – с облегчением выдохнув, он добавил: – Можешь не продолжать. Если войны не будет, я не сбегу. Это и было мое обещание. Ну, знаешь – для пенала Норы.

– Твое обещание?

– Конечно. Так я пообещал, – подтвердил он. – А ты разве ничего не обещала? Слушай, в чем дело? Андж!

Но слезы, которые, как ей казалось, она уже выплакала за всю жизнь вперед, хлынули снова. Он обнял ее и слегка встряхнул, словно надеялся утешить таким способом.

– Андж! Ах ты бедняжка! Андж! – повторял он.

– Ох, Крис, как я несчастна, ты себе представить не можешь! А я не могу рассказать. Просто вот так вышло! – Она прильнула к нему.

– Никогда еще не видел тебя такой, – сказал он, – значит, дело плохо. Не повезло. – Сцены предстоящего возвращения в школу, отцовского ехидства и ссор с мамой из-за него прошли перед глазами Кристофера, вселяя в него страх. – Но хотя бы войны не будет. Это было бы хуже всего, – продолжал он, думая о том, что его маленький новый лагерь у пруда теперь превратится в простую забаву на каникулах. Вдруг его осенило: – А твое обещание было трудным, если бы пришлось выполнять?

– Мое не пришлось бы. Нет смысла, – ответила она, и от усталой боли в ее голосе у него зашлось сердце. Он взял ее за руку.

– Нам просто надо быть добрее друг к другу, – заключил он, и она, взглянув на него снизу вверх, поскольку он уже перерос ее, заметила слезы в его глазах. Первое маленькое утешение.

* * *

– Итак, возвращаемся к основному решению, – объявил Руперт, пока они с Зоуи переодевались к ужину.

– Это оно не давало тебе покоя? Весь день?

– Нет, вовсе нет, – уже не в первый раз с сегодняшнего утра он думал о тяжелой, неловкой, тревожной сцене с бедной девушкой – почему-то ему казалось, что он повел себя не совсем правильно, но как было бы правильно, не мог понять. Однако рассказывать об этом Зоуи он не хотел: это выглядело бы предательством по отношению к бедняжке, вдобавок он понятия не имел, как примет случившееся Зоуи… Нет, лучше не надо об этом…

– На твоем месте я бы сделала то, чего хочешь ты. – Она стояла на коленях перед шкафом, разыскивая туфли. Эти слова она говорила и прежде, но теперь они звучали по-другому, как во время ссоры с Клэри сегодня утром. Она стала тем, с кем следует считаться, – в некотором смысле, как раз в тот момент, когда он перестал этого ждать и хотеть.

– Ты это уже говорила, – ответил он раздраженно, не задумываясь. Но когда она поднялась, он увидел, что она не обижена его упреком, а потрясена, и устыдился.

– Прости, дорогая.

– Все в порядке, – она подошла к туалетному столику и начала причесываться.

– Вообще-то, – начал он осторожно, словно нащупывая путь, – сегодня случилось то, что расстроило меня. Нет, не с Клэри. Я о другом. Но рассказывать об этом тебе я бы не хотел. Это ничего?

Она смотрела на него в зеркало, не говоря ни слова.

– Понимаешь, – продолжал он, – иногда даже в браке случаются вещи, довольно безобидные вещи, для брака, я имею в виду, о которых все равно лучше не рассказывать. Ты согласна?

– Ты хочешь сказать, что секреты могут быть у кого угодно и в этом нет ничего такого?

– Как-то так.

– О, да! – отозвалась она. – Я так рада, что ты так считаешь. Конечно, ты прав. – Она поднялась, сняла со спинки стула розовое шерстяное платье, надела его через голову и повернулась к нему спиной, чтобы он помог ей с застежкой. – И дело не в других людях, – заключила она, – а в нас.

Он повернул ее к себе, чтобы поцеловать, и она ответила ему очень мило, но в этом поцелуе не было ничего сексуального или детского, и у него мелькнула мысль: он пресытился этим распутным ребенком, но теперь, когда она вдруг стала сдержанной и взрослой, по какой-то извращенной прихоти ему недоставало ее прежней.

– Я хочу, чтобы ты стала всем сразу для одного человека, – вдруг сказал он. Раньше она метнула бы в него взгляд из-под ресниц, спросила бы: «Для кого?», он ответил бы: «Для меня», подхватил ее на руки и унес в постель.

Но теперь она, неподдельно взволнованная, воскликнула:

– Руперт, но я же не знаю, как!

– Неважно. Я только что решил стать бизнесменом.

И она ответила почти чопорно:

– Твой отец будет очень рад, – и слегка подтолкнула его: – Иди, скажи ему!

* * *