Беззаботные годы

– Засуньте всю веревку в сумку, – распорядился он. – Нет, не надо, лучше попробуйте кинуть конец веревки ко мне.

Им понадобилось так много попыток, что Тедди едва хватило терпения на бестолковых девчонок, которые толком даже бросить веревку не могут, но тут Клэри размахнулась, добросила веревку, и он ее поймал. Он думал, что дальше будет совсем легко. Конец веревки он привязал к одной ветке и добрался до другой, повыше, на которой сидел Оскар, не подумав, что спускаться к сумке придется с котом в руках. Оскар выл и царапался, но Тедди сумел затолкать его в сумку и спустил ее с дерева на веревке. Вот и все.

– Ой, Тедди, ты просто чудо! – Полли обняла его. – Без тебя мы бы ни за что не справились.

Клэри согласилась с ней. Она прижимала к себе сумку, но возмущенный Оскар все равно ухитрился высунуть голову наружу.

– Донести его вам? – предложил Тедди. Он буквально сиял от того, что смог помочь и заслужил восхищение.

Клэри уже собиралась сказать, что не надо, они донесут сами, но Полли попросила:

– Донеси, пожалуйста. Я очень устала, вдруг он опять сбежит.

Клэри вела за руль велосипед Тедди, все они вернулись в дом, ввалились в гостиную, где собрались все остальные, и Клэри закричала: «Мы нашли его! А Тедди…», но осеклась: все были какими-то другими, улыбчивыми, праздничными, и Дюши сказала:

– Дети, мистер Чемберлен вернулся. – А потом посмотрела на Полли и добавила: – Твой отец звонил из Лондона, Полли. Хотел, чтобы ты знала: это будет мир с честью.

Клэри увидела, как лицо Полли побелело, словно фарфор, глаза закатились, и она упала в обморок.

* * *

– Ну, что я вам говорил, миссис Криппс? Цыплят по осени считают.

– Оно и видно, что лучше не загадывать, – согласилась она, заворачивая бланшированный чернослив в тонкие ломтики бекона, – готовила «ангелов верхом» – острую закуску, чтобы подать после фазанов. – Еще оладушку, мистер Тонбридж?

– Я бы не отказался. Нет, как я и говорил, нет худа… Ну что ж, по крайней мере, теперь все вернется в привычную колею.

Миссис Криппс, жизнь которой из привычной колеи и не выходила, согласилась. Для него это означало, что поганые примусы вынесут из его гаража, для нее – что Долли снова примется за работу внизу, как только прекратит чесаться, как помешанная. Тем вечером он впервые водил ее в паб, в этом не было ничего привычного, и она чудесно провела время.

* * *

– «Мы расцениваем соглашение, подписанное прошлой ночью, а также англо-германское морское соглашение как олицетворение стремления наших двух держав никогда больше не вступать в войну друг с другом», – Хью, сидящий рядом с Эдвардом в машине, читал вечернюю газету, которую они купили по дороге в Суссекс.

– И все?

– Еще один отрывок: «Мы пришли к выводу, что метод консультаций и впредь должен быть методом, избранным для рассмотрения любых других вопросов, вызывающих опасение наших двух стран, и мы полны решимости в дальнейшем преодолевать возможные разногласия между нами и тем самым вносить свой вклад в обеспечение мира в Европе».

Эдвард хмыкнул.

– Отличный он все-таки малый, Чемберлен. Признаться, я уж думал, что у него ничего не выйдет.

– И все-таки это политика умиротворения, верно? Не понимаю, при чем тут честь – и, полагаю, чехи тоже.

– Да ладно тебе! Ты ведь сам не хотел войны. На тебя не угодишь, старина. Не прикуришь мне цигарку?

Хью прикурил сигарету, и Эдвард, принимая ее, сказал:

– Ну что ж, по крайней мере, мы выиграли время на перевооружение. Даже при всем твоем пессимизме тебе придется это признать.

– Если до этого дойдет.

– Ох, господи, Хью, да взбодрись же ты! Только представь, как мы повеселимся, вылавливая бревна из реки.

– И умасливая портовые власти, – улыбнулся Хью. – Веселья хоть отбавляй.

* * *

– Как думаешь, – спросила Луиза тем вечером, когда мылась вместе с Норой, – все, кто сложил свои обещания в пенал, сдержат их?

– Мне кажется, мы об этом никогда не узнаем. – Нора рассеянно водила фланелевой мочалкой по одному и тому же месту на руке. – Можно спросить у них, и тогда они будут считать, что обязаны, но всю правду мы не узнаем никогда. Это вопрос совести каждого из них. Лично я свое обещание сдержу.

– Может, мы с тобой скажем друг другу?

Луиза умирала от желания узнать, что пообещала Нора. Что может быть хуже, чем стать монахиней?

– Ладно. Только ты первая.

– Нет, ты.

– Я пообещала, что если войны не будет, я стану не монахиней, а медсестрой, – она выжидательно посмотрела на Луизу. – Понимаешь, медсестрой я быть не хочу, а монахиней – хочу ужасно.

– Ясно, – вообще-то она не понимала, ужасными казались ей оба занятия, но дело ее.

– А ты?

– А я, – ответила она, стараясь, чтобы ее ответ прозвучал скромно, – поклялась, что если войны не будет, я поеду с тобой в пансион.

Нора фыркнула.

– Я думала, ты так или иначе собиралась туда.

– Нет, не собиралась. Я начинаю страшно тосковать по дому, даже когда провожу вдали от него хотя бы одну ночь. Даже если для тебя это ничего не значит, для меня это очень серьезно.

– Верю, – Нора смотрела на нее добрыми глазами. – Но у тебя все скоро пройдет.