Беззаботные годы

Уловив оттенок иронии в голосе Сид, Рейчел испытала мимолетное, но знакомое ощущение чужеродности Сид, по крайней мере, так она его определяла для себя. Матерью Сид была португальская еврейка, с которой отец Сид познакомился во время гастролей со своим оркестром. Он женился и стал отцом двух дочерей, Марго и Иви, а потом бросил их и уехал в Австралию; если о нем и упоминали, то с горечью, как о мистере Сиднее из одноименного города. Его бывшая семья жила трудно и бедно, мать в конце концов умерла от туберкулеза и тоски по дому (после брака родные отреклись от нее). По словам Сид, трудно было понять, что именно мучило ее сильнее. Всему этому, а также факту рождения в семье музыкантов она была обязана кажущейся чужеродностью, что, в свою очередь, побуждало ее принимать жизнь такой, какая она есть, – с большей готовностью, чем делали в семье Рейчел. «Я с младенчества насмотрелась всякого, – однажды сказала Сид, – как же мне все это называть, если не своими именами?» Сразу же после смерти матери Марго отказалась от ненавистного ей имени и стала звать себя Сид. Как и многие пары с совершенно разным культурным багажом, к своему поведению по отношению друг к другу они относились двойственно: Сид, понимавшая, что всю жизнь Рейчел чрезмерно опекали, оберегая и от финансовой, и от эмоциональной реальности, хотела опекать ее больше всех и в то же время не могла удержаться, чтобы порой не подпустить шпильку в адрес английского среднего класса. Рейчел же, зная, что Сид пришлось обеспечивать не только себя, но и мать с сестрой, уважала ее за независимость и авторитетность, но хотела, чтобы Сид поняла, что недомолвки, скрытность и утаивания как неотъемлемая часть жизни семьи Казалет существовали лишь в подкрепление родственных уз и хороших манер. «Я-то понимаю, – сказала Сид во время одного из первых споров на эту тему, – однако для этого мне не обязательно соглашаться, неужели ты не видишь?» Но Рейчел совсем не видела: для нее понимание подразумевало согласие.

У обеих сейчас всплыли эти мысли, но уделять им внимание было некогда. Рейчел затушила сигарету и сказала:

– Мне пора обратно. Ты не попросишь Дюши прислать кого-нибудь из горничных с фартуком для меня?

– Конечно, попрошу. Храни тебя Господь! Скажи мне, если я чем-нибудь смогу помочь.

– Непременно.

Надо просто делать то, что он мне скажет, думала Рейчел, поднимаясь по лестнице, а трястись при виде крови просто смешно. Думай о чем-нибудь другом, вот и все.

* * *

Куден – не самый подходящий пляж для детей, подумала Вилли, поерзала на крупной гальке и попыталась отыскать более удобный для спины участок волнореза. Даже в такой спокойный и жаркий день море оказалось на удивление холодным – поодаль сине-стальное, вблизи – непрерывно вспухающее аквамариновыми холмами, которые разбивались, оставляя на крутом берегу с уступами кремовую пену, а та опадала, таяла в зеленой воде, и следующая волна затягивала ее под себя. Мальчишки были довольны, научившись плавать в школе, а девочки боялись зайти поглубже, ковыляли по гальке, отходили на несколько шагов по мелководью, бросались вплавь, делая два-три гребка, пока она звала их к себе, и, стуча зубами, холодные и скользкие, как рыбки, возвращались, чтобы им растерли спину, дали по кусочку горького шоколада или по глотку горячего «Боврила»[11]. Здесь не было ни приливных лужиц для Лидии и Невилла, ни песка; прибой с размаху окатил Лидии ноги, она горько разрыдалась и никак не успокаивалась, несмотря на все утешения Вилли. Невилл, с ужасом наблюдавший все это, заявил, что к морю сегодня не притронется, «кроме морской воды в моем ведерке».

– Тогда шоколада не получишь, – напомнила Клэри, и ей тут же посоветовала не лезть не в свое дело Эллен, которая прикалывала платок английскими булавками к панаме Невилла, чтобы прикрыть тканью его уже порозовевшие тощие плечи. Эллен и няня сидели в шляпах, серых кардиганах и практичных ситцевых платьях с поясами, вытянув перед собой ноги в толстых бумажных чулках и туфлях с двумя ремешками, и держали на коленях вязание. День на пляже для них наверняка пытка, думала Вилли. Ни та, ни другая даже не мечтает искупаться, их авторитет в кругу детей и без того держится на волоске, подорванный присутствием родителей, и вместе с тем они несут всю полноту ответственности за Лидию и Невилла, следят, чтобы они не простудились, не перегрелись и не обгорели, и вдобавок не общались с чужими детьми и не подхватили от них что-нибудь.

Няня уже начала было одевать Лидию, но ее остановил Эдвард, сказав, что покатает ее в воде на плечах, как Руперт – Невилла (обоим отцам не нравилось, что их потомство боится воды).