Беззаконники

В радостный для многих день прихода лета Федор проснулся от доносившегося с улицы праздничного гомона людей и с удивлением уставился на противоположную стену своей комнаты, разукрашенную боязливо вздрагивающими бликами света от ярких солнечных лучей, прорвавшихся в его жилище сквозь густую крону деревьев за окном. Попытался повернуть голову в другую сторону и застонал от резкой боли в затылке. Растерянно облизал пересохшие губы и наморщил лоб, соображая, что с ним случилось. Боль распространилась по всей голове, тисками сжала виски и частыми ударами сосредоточила свое действие в центре лба. Федор механически опустил руку с дивана и нечаянно опрокинул стоявшую рядом с ним бутылку. Испугавшись за ее содержимое, резко подскочил, сел и облегченно застонал, увидев, что горлышко бутылки предусмотрительно закупорено бумажным кляпом. Одним залпом выпил кислое отстоявшееся пиво и громко отрыгнул в душный воздух комнаты вонючие пары перегара.

– Вот так! – Весело подмигнул съежившемуся под солнечным светом в плотную кучку пыли своему туманному «пришельцу» в углу комнаты. Кряхтя поднялся на ноги и заглянул сквозь мутное стекло окна на улицу. – Праздник, что ли, какой? Не помню. Фу, а голова продолжает болеть! – Он с усилием потер виски и медленно побрел на кухню за обезболивающими таблетками.

На кухне достал из настенного шкафчика аптечку, вытащил блестящую пластинку с таблетками и направился к раковине, но споткнулся обо что-то. Раздался нарастающий звон падающих бутылок. Федор растерянно уставился себе под ноги.

– Ни фига себе… – Он машинально налил в стакан воды, машинально проглотил лекарство и медленно опустился на табурет возле обеденного стола, не отводя глаз от большой кучи беспорядочно упавших на пол бутылок. – Неужели это все я один употребил? Сколько ж дней прошло? Не помню, ничего не помню. Ну и дела! – Машинально вернулся в комнату, ступил пару шагов за ее порог и испуганно замер, усиленно вглядываясь в скрытый теперь тенью шторы дальний угол. – Нет, это невыносимо! Как же ты меня достал! Все, это был последний раз! Сейчас, – пошел на кухню, – убираю все это с глаз долой и…, все! Выхожу в люди. Там праздник какой-то, порадуюсь вместе с ними. – Наспех смахнул сухой тряпкой с липкой поверхности стола засохшие остатки еды, поставил грязную посуду в раковину, шумно побросал бутылки в два больших полиэтиленовых пакета и облегченно вздохнул. – Все, свобода, и чтоб мои глаза тебя не видели, когда вернусь. Это был последний раз. Напоминаю, чтоб ты не забыл. –

Вприпрыжку сбежал вниз по лестнице под веселый перезвон пустых бутылок, не дожидаясь постоянно занятого лифта, вывалил в мусорный бак во дворе дома содержимое пакетов и, широко размахивая руками, пошел разгонять свой мрак на многолюдном просторе родного города, мысленно уговаривая себя, что теперь пить не будет никогда, ни при каких обстоятельствах.

– Пусть празднуют – их дело, а я ни-ни. – Бормотал тихо сам для себя, широко шагая по центральной улице в поисках праздничной демонстрации, но нигде не находил и намека на яркие транспаранты или неправдоподобно большие шляпки искусственных цветов, которые до сих пор являлись неотъемлемым атрибутом любого праздника.

– А что, собственно, происходит? Людей на улице тьма, будто демонстрация вот-вот как закончилась, а атрибутика отсутствует. Или я ошибаюсь? – Удивился Федор простоте праздника, но продолжал искать на улицах вещественные доказательства, а у себя в памяти праздничную дату соответственную. Ничего не получалось: календарный ход событий ускользнул от него, а восстановить его по памяти никак не удавалось.

Вскоре боевой дух испарился из глубин его души, выступив мелкими капельками слабости на лбу, а ноги налились свинцовой тяжестью. Федор обессиленно прислонился к дереву у металлической резной ограды техникума и, шумно отдуваясь после продолжительной пешей прогулки, обвел затуманившимся взглядом центральную площадь города. Прохожие, не скрывая друг от друга радостных улыбок, частым потоком мелькали перед ним, спеша куда-то по своим делам. Со стороны городского пруда, откуда-то с невидимой ему части лестницы крутого спуска, доносился веселый громкий смех детворы, на немногочисленных лавках вокруг памятника отдыхала молодежь. Федор собрал последние силы и направился к ближайшей шумной компании подростков. Облизал пересохшие губы и подмигнул юнцам, стараясь улыбаться как можно естественнее:

– Что празднуем? –

Подростки со знанием дела прихлебывали пиво из темных бутылок с яркими этикетками, вид которых вызвал у Федора судорожный спазм в горле. Он закашлялся. На глазах выступили слезы, в ушах раздался неясный шум, заглушивший все звуки вокруг, а сквозь него, как громкие оплеухи, отчетливо донеслись небрежно брошенные кем-то обидные слова:

– Иди, дя-дя, погуляй еще. Оставим мы тебе бу-тыл-ки, не боись. -

Федор оторопел. Протестующе взмахнул рукой и увидел зажатые в ней скомканные небрежно полиэтиленовые пакеты.

– Что?! Вы чего это подумали? Да я, я только что два этих пакета на помойку выбросил. Я не для этого спросил… –