Безжалостный

Она спрашивает меня, знаю ли я, куда все ушли, я отвечаю, что нет, и она обещает прислать помощника шерифа, чтобы помочь мне. Я ее благодарю, а она говорит, что бояться мне не надо. Я отвечаю, что не боюсь, просто я один.

Выйдя из дома через парадную дверь, я удивляюсь, увидев, что вся подъездная дорожка заставлена автомобилями. Более того, еще с десяток стоят в затылок друг другу на обочине шоссе.

Ночь теплая, небо звездное, пахнет скошенной травой.

Я наблюдаю, как мотыльки кружатся в мягком свете фонаря над дверью. Одна из двух лампочек перегорела. И вне дома не слышно ни звука.

Я сажусь на верхнюю ступеньку крыльца и жду.

Сначала слышу приближающийся шум автомобильного двигателя, потом вижу патрульную машину управления шерифа. Она едет без сирены, без мигалок. Сбрасывает скорость, поворачивает на подъездную дорожку, останавливается параллельно с первым из стоящих на ней автомобилей.

Помощник шерифа, который выходит из патрульной машины, напоминает мне высокого копа-мотоциклиста из телевизионного сериала «КДП»[24], и я знаю, что он мне поможет, едва увидев его.

Я поднимаюсь ему навстречу, и он говорит: «Ты, должно быть, Кабби», – и я отвечаю: «Да, сэр», – и он говорит: «Так ты здесь один», – и я отвечаю: «Да, сэр», – и он спрашивает, кому принадлежат все эти автомобили, и я отвечаю: «Моим дядьям, тетям, кузенам и кузинам, а вот тот – моего папы». Он смотрит на освещенные окна и спрашивает, где мои родители. И я отвечаю: «Они ушли, сэр». Он спрашивает, знаю ли я, куда они ушли, и я отвечаю: «Нет, сэр».

Он идет следом за мной к парадной двери, где нажимает на кнопку звонка, а когда ему не отвечают, спрашивает: «Есть кто дома?»

Я догадываюсь, что полицейские должны все делать, как это у них заведено, по своим правилам, поэтому не напоминаю ему, что я тут один.

Он просит меня показать дорогу, и я веду его через открытую дверь в дом.

Переступив порог, в прихожей, помощник шерифа говорит: «Сынок? Кабби? Подожди минутку».

Я поворачиваюсь к нему, поднимаю голову. Его лицо переменилось, и не потому, что свет в доме ярче.

– Что не так? – спрашиваю я.

– Твоя обувь.

Мои кроссовки, скорее красные, чем белые, темные и влажные от крови. И на деревянном полу мои кровавые следы.

Правой рукой помощник шерифа достает револьвер, левой прижимает меня к своему боку и толкает за себя.

В три шага добирается до арки в гостиную и говорит: «Господи».

Глядя мимо него, я вижу, что все мертвы, и теперь вспоминаю, что произошло до того, как я заснул в комнате Коллин.

Очень скоро в доме много помощников шерифа и сам шериф, плюс какие-то люди в штатском, которые заняты не меньше, чем копы.

Шериф – милый человек, высокий. Пожилой и с животом, но слушает он невнимательно.

Я говорю ему, что Трей и его дружки не могли видеть меня, потому что я не боялся. Шериф говорит, что я, должно быть, где-то спрятался.

Я говорю ему, что, проснувшись на кровати Коллин, на какое-то время забыл все, что произошло. Но потому, что я не боялся, и потому, что мертвые люди не хотели меня пугать, я не мог видеть их, точно так же, как Трей не мог видеть меня.

Следствие приходит к выводу, что я расчесал волосы матери и восстановил достоинство других жертв после ухода Трея и его дружков.

Но я знаю правду. Мои воспоминания раннего детства практически полностью стерлись, а вот воспоминания того вечера и ночи, четкие и ясные, как события недельной давности.

Я знаю, как выжил. Не знаю – почему.

В ту ночь и на следующий день я не плачу. Они говорят, что я храбрый, но дело не в этом. Мне помогает великая сила, вот и выдержка у меня, что эмоциональная, что духовная, не чета той, на какую способен шестилетний ребенок. Она останется со мной, пока я не поменяю фамилию, и всю оставшуюся жизнь мне будет казаться, что я этого не заслужил.

Несколько месяцев спустя суд выносит решение на закрытом заседании, после чего я – Кабби Гринвич, живущий с тетей Эдит в новом городе.

В тот вечер наконец-то приходят горе и слезы. Убийцы в камерах, убитые – в могилах. Слезы могут смыть все, что стоит на пути надежды, а горе, которое не сломило нас, только придает нам сил.

Психологические проблемы, которые возникают у меня пару последующих лет, имеют непосредственное отношение к следующим фактам: именно я слышу стук Трея в дверь; именно я вижу его на парадном крыльце; именно мне он подмигивает через панель из прозрачного стекла, будто мы – сообщники; именно я открываю ему дверь; именно я остаюсь единственным выжившим.

Я чувствую себя ответственным и верю, вопреки логике, что никто другой не открыл бы дверь Трею.

Более того, долгое время я никому не могу открыть дверь из-за безотчетного страха, что других, таких же, как Трей и его дружки, будет притягивать ко мне, поскольку они знают, что я всегда их впущу.

Сессии с психотерапевтом результата не дают.