Безжалостный

Одежда моя измялась, я буквально чувствовал слой грязи, покрывавший тело, чесалась щетина на щеках и подбородке, от омлета с соусом чили начало жечь живот, и я знал, что при свете дня мне не уснуть. Однако сказал Пенни: «Когда автострада повернет к берегу и машин станет поменьше, разбуди меня. Мы найдем уединенное местечко, и ты поучишь меня стрелять».

Еще через полмили я уснул.

Когда Пенни разбудила меня через два с половиной часа, мы уже свернули с федеральной автострады 101. Ехали по изрезанной колеями, заросшей сорняками проселочной дороге. Солнце светило нам в задний борт. Жесткие и сухие после жаркого лета сорняки топорщились перед нами и укладывались на землю, сломанные передним бампером и раздавленные колесами. По этой дороге никто не ездил как минимум с прошлой весны.

Сквозь сосновый лес дорога спускалась к берегу. Волны набегали на узкую ленту песка. Песок переходил в широкую полосу гальки. С каждого камешка приливные волны давно уже стесали все острые углы.

Пенни припарковалась на гальке, под крутым откосом.

Когда заглушила двигатель, я повернулся к ней.

– Если ты тревожишься, что пистолет – слишком сложное для меня устройство и я отстрелю себе нос, то напрасно. Теперь все изменилось. Я справлюсь.

– Отстреленный нос я как-нибудь переживу. Главное, чтобы не повторился тот инцидент с пылесосом.

– Я серьезно, Пенни. Я справлюсь.

Она погладила меня по небритой щеке.

– Знаю, что справишься, сладенький. Ты справишься с чем угодно.

* * *

Я и представить себе не мог, что до того, как начать учиться стрелять, я должен научиться стоять. Речь шла не только о ногах. Положение тела, рук, кистей, все имело значение. В некоторых ситуациях Пенни отдавала предпочтение стойке Уивера[25], в других – «израильской» стойке[26]. Все это легче, чем научиться танцевать вальс, но сложнее, чем я ожидал.

Майло и Лесси остались в «Маунтинере». Я уверен, что Майло настолько увлекся научными изысканиями, что и не заметил, каким я выглядел посмешищем. Но всякий раз, взглянув на внедорожник, я видел, что собака наблюдала за мной и, похоже, смеялась.

В металлических чемоданчиках, которые мы привезли из Мира Бумов, лежали плечевые кобуры, чтобы носить пистолеты под пиджаком или курткой, запасные обоймы, патроны и пистолеты калибра 0,45 дюйма «Спрингфилд эрмори супер тьюнд чэмпиен», изготовленные на заказ, с корпусом из нержавеющей стали, версия «кольт коммандер».

На этом пустынном участке берега ближайший дом находился как минимум в пяти милях. И легкий ветерок, дувший с берега, уносил грохот выстрелов в море.

Первые двадцать или тридцать раз, когда я нажимал на спусковой крючок, в ушах у меня отдавались мольбы и крики жертв из того далекого сентября, такие же реальные, как выстрелы или шум прибоя у нас за спиной.

В это время года на северном берегу уже царила прохлада, но вскоре я обливался потом. Мозг – ловкач с бесконечным набором фокусов, и мой трансформировал запах пороха в зловонное дыхание Трея, каким я его ощутил в тот сентябрьский вечер.

Обучаясь стрельбе, я использовал сотню патронов калибра 0,45 дюйма с усиленным зарядом. Если бы не талант и терпеливость моего инструктора, у меня бы их ушло пятьсот. По окончании урока я, разумеется, не тянул на снайпера, но уже понимал, что такое отдача и как с ней бороться. Если бы дело дошло до стрельбы в упор с целью самозащиты, я, возможно, не показал бы себя круглым идиотом.

Мишенями нам служили растения с крупными листьями, некоторые из тех, по которым я стрелял, так и остались нетронутыми, но достаточно многие я нашинковал.

Потом Пенни показывала мне, как чистить пистолет. Мы сидели рядышком на большом валуне, торчащем из гальки в том месте, где она встречалась с песком.

Я собрался с духом и под шум прибоя заговорил:

– Ты знаешь, я никогда тебе не лгал.

– Я тоже.

– Я обманул тебя, скрыв часть правды, когда сказал, что беру Майло на ленч в «Рокси», не упомянув, что там будет Ваксс.

– Я внесла это отдельной строкой в маленькую книжицу твоих преступлений.

– Я не знал, что ты ведешь дневник моих преступлений.

– Он называется «Его проступки, и как он за них заплатит».

– Звучит как-то средневеково.

– Скорее да, чем нет. Мне бы жить в четырнадцатом столетии.

Дующий с берега ветерок не растрепывал ее волосы, наоборот, аккуратно укладывал, прибавляя Пенни красоты, будто природа видела в ней свое любимое дитя.

– Что ж, я надеюсь, в этом дневнике еще остались незаполненные страницы.

– Опять утаивание части правды или откровенная ложь?

– Первое. Случилось это очень давно, до того, как мы начали встречаться. История эта… такая мрачная, что я не хотел, чтобы она нависла над тобой, над нашей совместной жизнью. Но теперь я думаю, что мне следовало тебе все рассказать.

– Речь пойдет не о стриптизерше? Ты не свежевал ламу?

Я глубоко вдохнул, выдохнул.

– Тетя Эдит не только воспитала меня, но и усыновила. Моя первая фамилия – не Гринвич.

– Но и не Гитлер, ты не такой старый. Дюран – ничего особенного.

Если бы она меня застрелила, я бы удивился ничуть не больше.

– Откуда тебе это известно? Как давно ты знаешь?