Безжалостный (ЛП)

Грудь Дженсена поднимается и опадает с каждым быстрым вдохом, а пульс на шее отчетливо виден через кожу. Он долгое время ничего не говорит, и его обжигающий пристальный взгляд, направленный на меня, заставляет моё сердце биться в два раза быстрее.

Глава 17

Дженсен

Не единожды раз, за свои тридцать лет, я боялся женщины. Но единственная, кто когда-либо близко подбиралась ко мне, вселяя страх — моя мама, и она ушла, — упокой Господи её душу, — больше десяти лет назад.

Прямо сейчас во мне вызывает страх сексуальная, умная, смелая женщина, сидящая напротив меня. Если бы её внешность была единственным, что меня притягивает в ней, то в этот момент, она определенно заставила бы меня поменять своё мнение.

— Да, — наконец соглашаюсь я. — Искусство предназначено для того, чтобы возбуждать эмоции, ты права. Однако, я не считаю сексуальное возбуждение эмоцией. Похоть — это физическое явление. Инстинкт. Основной. Животный. Мои фотографии не предназначены для этой цели. Я хочу, чтобы другие смотрели на то, что я нахожу красивым, и у них перехватывало дыхание. Хочу, чтобы они ценили великолепие в этом мире — во всех формах.

Она прикусывает свой язык между зубами, обдумывая мои слова. Это чертовски сексуально, как ад.

— Это очень важно для тебя.

Я киваю, откидываясь на спинку стула.

— Так и есть.

— Почему?

Ну не это ли вопрос на миллион долларов? Обычно, я люблю всё хорошее. Почему? Не в этот раз. И у меня нет намерения отвечать — по крайней мере, не честно. Мои глаза болят, и я тру их костяшками пальцев.

— Скопофилия, — напоминаю я ей, указывая на грудь и прибегая к лёгкому ответу.

Мы оба замолкаем на мгновение и просто смотрим друг на друга. Она не купилась на мой ответ, я ясно вижу это у неё на лице, но она не решается об этом сказать. И так и должно быть. Я не хочу напоминать ей о том, как она осторожно отвела разговор от себя всего несколько минут назад. Или о том, как я позволил ей обойти эту тему. Каждому есть что скрывать. Она может хранить свои секреты — сейчас — пока не суёт нос в мои.

На плите жужжит таймер, и я использую это, как возможностью отвлечься.

Разложив курицу по тарелкам и наполнив наши бокалы, я занимаю своё место и сразу же приступаю к еде. Смотрю, как Холланд отрезает маленький кусочек и подносит вилку к своему рту. Её челюсть движется, пережевывая кусочек самым гипнотизирующим образом. Это первое место, к которому я планирую прикоснуться своими губами, когда мы здесь закончим. Я собираюсь проделать дорожку поцелуев вдоль её челюсти, вниз к горлу, и зарыться лицом в её груди. Я начинаю твердеть, представляя это.

— Это действительно вкусно, — говорит она, перебивая мои грешные мысли.

— Спасибо.

— Где ты научился готовить?— спрашивает она, рассеянно описывая пальцем круги по краю бокала.

Я вытираю рот и выпрямляюсь. Эта тема намного легче для меня. Готовка даже близко не сравнится с моей любовью к фотографии, но я этим наслаждаюсь.

— Моя мама. После того, как она и мой отец разошлись, когда мне было одиннадцать, она сделала своей целью научить меня готовить. Мой отец не мог приготовить еду даже для того, чтобы сохранить жизнь. Она хотела быть уверена, что я не буду существовать за счёт фаст-фудов, проводя у него летние каникулы.

Холланд прикрывает свою улыбку пальцами.

— Это потрясающе. Что она думает о том, чем ты занимаешься? Зарабатываешь на жизнь, продавая эротические снимки?

Я отвожу взгляд и делаю большой глоток вина. Мамы не стало уже давно, но я задавался этим же вопросом много раз. Что бы она подумала обо мне, моём образе жизни, если бы всё ещё была здесь?

— Я не знаю, — отвечаю я честно. — Она умерла до того, как я занялся эротическим искусством. Но она купила мне мою первую камеру, — я останавливаюсь, воспоминания больно ранят меня. — Надеюсь, она понимает, как много это для меня значит, знает, почему я это делаю, — я, наконец, смотрю вверх и встречаюсь взглядом с Холланд, её глаза блестят от влаги. — Мне бы хотелось думать, что она мной гордится.

Она прочищает горло, укладывая свою салфетку поверх тарелки, и слабо улыбается.

— Думаешь, она знает? Что она может видеть, кем ты стал?

Её голос хриплый, она как будто запинается, и я гадаю, говорим ли мы всё ещё обо мне.

— Я не знаю, — признаюсь я. — Жизнь — это постоянное сражение. Ты преодолеваешь одно препятствие и обнаруживаешь, что тебя ожидает ещё десять более серьёзных. Иногда я надеюсь, что она со мной, что я не сражаюсь в одиночку. В другие дни, я молюсь о том, чтобы она понятия не имела о том, что я совершил, и не знала о принятых мною решениях.

Она кивает и отворачивает голову в тот момент, когда слеза скатывается по её щеке и, скользя по подбородку, падает на грудь. Я передумал — маршрут моих губ поменялся.

Глава 18

Холланд