Безжалостный (ЛП)

Но у него всегда есть мотив.

— Это должно удержать тебя на месте, — бормочет он близко к моему уху.

Быстрый поток мурашек пронизывает мой позвоночник, когда я чувствую, как верёвка вокруг моих запястий затягивается. Медленно, но уверенно, приятно сжимая. Я понимаю, что он полностью контролировал всю ситуацию. Меня. Дёргал меня за ниточки, как кукловод. Он намеренно оставил достаточно пространства, связывая меня, и делал то, на что, он знал, я отреагирую. Несмотря на то, что он говорит, он хотел, чтобы я двигалась. Хотел меня наказать. Шлёпнуть меня. Даже то, что я зашла в комнату с вином, было просчитано, он знал, что собирается использовать его, чтобы затянуть верёвки.

Я, наверное, должна быть напугана. Большинство других женщин, наверное, были бы.

Но я не такая, как другие женщины.

Дыхание Дженсена щекочет мою шею.

— Ты готова для меня? — он дразнит мой вход головкой члена, потирая меня и скользя вверх и вниз по моему возбуждению.

— Да, — выдыхаю я. — Я готова для тебя.

Глава 19

Дженсен

Я впиваюсь пальцами в её бедро, когда медленно толкаюсь в неё сзади. Другой рукой накрываю всё ещё сохранившийся ярко-красный отпечаток на её ягодице. Он горячий на ощупь. Смесь гордости и стыда сражаются в моей груди. Мне нравится оставлять свои отметины на ней. Боготворить вид пылающего отпечатка моей руки на её податливой коже. Чувствовать припухшую, горящую плоть. Утверждать свои права над тем, что является моим. Я обожаю это. Господи помоги мне. Я чертовски это люблю.

В то же время, я не могу прекратить вспоминать то, как её тело тряслось и дрожало под моей ладонью. Я был слишком груб. Я ударил её слишком сильно. Намного жёстче, чем собирался. Меня поразило то, как она открыла рот в шокированном, молчаливом крике боли и понимании того, что я сделал. По-настоящему поганое в этом то, что мне хочется сделать это снова. Я хочу оставить ещё один такой отпечаток на её идеально округлой заднице. Хочу, чтобы она думала обо мне каждый раз, когда садится.

Я хочу, чтобы она думала обо мне всегда.

Я опускаю голову, толкаясь своими бёдрами ещё глубже. Я смотрю, как вхожу и выхожу из неё, и мой член блестит от её сладких соков. Она всегда такая мокрая для меня.

Такая отзывчивая.

Удерживая одну руку на её бедре и направляя, я скольжу другой вокруг и нахожу пальцами её клитор. Я успокаивающе, мягко потираю его, медленно возбуждая, и увеличиваю темп.

Я боготворю её горячую, тугую киску, сделанную специально для меня.

Капли пота стекают вниз по моей груди и капают ей на спину. Мои движения становятся более дикими и я сильнее вжимаю в неё пальцы.

— Я собираюсь кончить, — выдыхает она.

Спасибо, блядь.

Она сжимается вокруг моей длины, вызывая мой собственный оргазм. Нехотя, я выхожу и кончаю на её задницу. Сразу же тянусь и развязываю её запястья, ласкаю пальцами красивые отпечатки, которые оставили после себя веревки. Требуется всего секунда, чтобы вспомнить, где я оставил камеру. Это должно быть запечатлено.

Я беру фотоаппарат с края кровати, перекидываю ремень вокруг шеи и первым направляюсь в ванную, чтобы намочить полотенце и помыть Холланд. Единственное, что я хочу на этом фото — это оставленный мною отпечаток на её коже. Красный, припухший и горящий.

Она тихая и спокойная, пока я вытираю её. Я не знаю, успокаивает ли жжение или наоборот — она ничего не делает в ответ. Я отступаю на шаг и поднимаю камеру, делая несколько снимков подряд. Вид только одной руки. Затем изменяю фокус, позволяя ей всё больше и больше заполнять объектив. Каждый последующий снимок гипнотизирует ещё больше, чем предыдущий. Наконец, я убираю повязку с её глаз и делаю последний снимок, на этот раз она смотрит на меня, ярко-зелёные глаза привлекают своей неземной красотой. Она всё ещё ничего не говорит. Ей не нужно. Это ясно написано у неё на лице. Она в таком же замешательстве касаемо нас, как и я. Мне это не нравится. Я понимаю это, но мне не нравится.

Иногда из-за неё так чертовски тяжело дышать.

*

Бледно-голубой свет луны светит сквозь открытые жалюзи, лаская Холланд, пока она спит. Мне всегда нравилось то, как выглядят вещи при лунном свете. В этом есть жуткое изящество, что-то интимное. Я фотографирую её всю ночь. Её лицо такое умиротворенное, каким я его никогда не видел до этого. Свободное от печали. Свободное от желания. Это она — настоящая она. То, что было похоронено под множеством слоёв боли, которую она несёт. Я годами разоблачал глубоко укоренившиеся, скрытые эмоции в женщинах. Раскрывал тяготящие их желания, освобождал наиболее тёмные страхи и самые заветные секреты. Я выявлял то, кем они были на самом деле, на фоне всего этого.

Но я ни разу не искал безмятежности.

Видя это сейчас, наблюдая за переменами во внешности Холланд, отличающимися от всего, что я думал, притягивает меня в ней — всё отчаяние и сокрушенность, — заставляют меня осознать, что я не имею понятия об её истиной благодати.

Я хочу узнать эту Холланд.