Беззвездное море

– С чего бы тебе пугаться того, что ведет тебя? – словно про себя, бормочет Саймон, не оборачиваясь на Закери, поглощенный своей задачей. Он зажигает свечи одну за другой, отчего понемногу вокруг светлеет. – Совы только подталкивают историю вперед. Это их цель. Вот эта история, к примеру, так и ждала, когда кто-то сюда придет. Мне следовало это понять.

Маленький сыч роняет то, что держит в когтях, к ногам Закери.

Тот смотрит вниз. Это сложенная из бумаги звезда.

Сыч взлетает и усаживается повыше, на поручень балкона, и теперь оттуда, не отрываясь, сверлит Закери взглядом. Видя, что тот медлит что-нибудь предпринять, издает нетерпеливое “уух!”.

Остается только поднять эту бумажную звезду. На ней текст, напечатанный типографским шрифтом, на вид знакомым. Закери мельком думает о том, долго ли коты гоняли звезду по коридорам, прежде чем она свалилась туда, откуда добыл ее сыч. Прежде чем она нашла дорогу в сюда и сейчас.

Закери разворачивает звезду и читает.

Дверь в луне

Сын гадалки, предсказательницы судьбы, стоит перед шестью дверями.

Закери Эзра Роулинс смотрит на слова, которые он так долго жаждал прочесть, почти пьянея от счастья, что удалось наконец найти еще одну фразу, напечатанную знакомым шрифтом с засечками, которая начинается с сына гадалки, на странице, вырванной из книжки, прежде чем превратиться в звезду, подаренную ему маленькой совой, и тут он медлит.

Сыч ухает на него с балкона.

Нет, он еще не готов. Он не хочет знать, что там дальше. Еще нет.

Он складывает страницу обратно в звезду и прячет ее в карман, не прочтя дальше первого предложения.

Что ж, вот они, три сущности, потерянные во времени. С этим у него все в порядке. “Сладостные печали” в сумке, меч лежит у ног, а Саймон вон он, напротив.

Казалось бы, теперь, когда они собраны в одном месте, что-то должно произойти? Но нет. Ничего не происходит. По крайней мере здесь. А может, они по-прежнему потеряны, и он, Закери, потерян заодно с ними?

Найди человека.

Ну, вот он, этот человек, найден. И что теперь?

Закери смотрит на Саймона, который все зажигает свечи на ступенях лестниц и алтарях. Вся земля устлана пчелиным воском, разделенным на соты, хотя об идеальных шестигранниках речи нет, любой поврежден шагами и временем.

По мере того как света становится больше, Закери удается разглядеть некоторые подробности. В нише, в которую когда-то складывали подношения, высится стопка одеял. На полу – собрание стеклянных банок, взятых оттуда, где воска меньше, и принесенных сюда. Здесь и обитал тот, кто потерялся во времени, здесь он скрывался неделями, месяцами, веками.

Приблизясь к Саймону, Закери следует за ним по пятам, а тот все зажигает и зажигает свечи.

– Ты – слова на бумаге, – шепчет Саймон то ли себе, то ли Закери, то ли словам наверху, напечатанным каждое на своей странице. – Будь поосторожней с тем, какие истории ты себе рассказываешь.

– О чем это ты? – спрашивает Закери, вспоминая те голоса, что преследовали его в темноте, уж не той ли как раз историей они были. Саймон, вздрогнув при звуке его голоса, удивленно к нему поворачивается.

– Добрый день, – наново здоровается Саймон, словно видит его впервые. – Вы пришли почитать? Когда-то давно я полагал, что пришел сюда читать, а не чтоб обо мне читали, но с тех пор история изменилась.

– Как изменилась? – интересуется Закери. Саймон непонимающе на него смотрит. – Как именно изменилась история? – уточняет Закери, махнув рукой вверх, на страницы и статуи.

Его тревожит поведение Саймона и еще больше тревожит то, как все повторяется и становится все запутанней, когда должно становиться ясней.

– Она сломалась, – отвечает Саймон, не трудясь объяснить, как это вообще можно, сломать историю. Или это то же самое, что нарушить обещание? – У нее острые края.

– Как мне это исправить? – спрашивает Закери.

– Исправить это нельзя. Можно только идти вперед в тех обстоятельствах, которые есть, и в сломанных тоже. Вон, смотрите, – Саймон указывает на что-то внутри истории, чего Закери увидеть не может. – Вон вы с тем, кого любите, и своим клинком. Прилив скоро наступит. И еще тут кот, который вас ищет.

– Кот? – Закери смотрит на сыча, и, умей совы пожимать плечами, сыч бы пожал, но они не умеют, во всяком случае, заметно, так что сыч вместо этого взъерошивает свои перья.

– Так много символов, когда в конце и в начале всегда только пчелы, – бормочет Саймон.

Закери, вздохнув, поднимает меч. Так много символов. Символы – инструмент толкования, а не определения, напоминает он сам себе. Меч кажется ему легче, чем был, а может, он просто привык к нему. Он вкладывает его в ножны.

– Мне надо найти Мирабель, – извещает он Саймона.

Тот отвечает ему непонимающим взглядом.