Это если я вообще правильно помню. Больше мне сказать нечего. Но, по крайней мере, я уверена, что помню ее.
Помню, что мы много смеялись, и еще помню, что была сильно расстроена из-за чего-то до того, как мы разговорились, а потом вся моя досада куда-то ушла.
Помню, что мне хотелось поцеловать ее, но я побоялась все испортить, и еще не хотелось выглядеть этакой поддатой девицей, которая на вечеринках целуется со всеми подряд, хотя до того я как раз именно такой девицей была.
Пожалела, помню, что не спросила номер ее телефона, но вот не спросила или, если спросила, где-то посеяла.
Твердо знаю, что больше никогда ее не встречала. Такую я не забыла бы.
Суперская она была, классная.
С розовыми волосами.
Сын предсказательницы судьбы, ведомый гигантскими пчелами, направляется вниз по лестнице туда, где в доме, пусть даже кукольном, полагается быть подвалу, но вместо подвала там теперь просторный бальный зал, выстроенный из сот, мерцающий, золотистый, красивый.
Закери спускается в бальный зал, и жужжание поглощается музыкой. Какой-то джазовый стандарт, знакомый, но названия он не помнит.
Зал полон танцующих призраков. Прозрачные фигуры, сотворенные из блесток и меда, в вечерних нарядах и масках, посверкивая и светясь, кружатся над полированным восковым паркетом из шестиугольников.
Это идея бала-маскарада, воплощенная пчелами. Впечатление нереальности, но все-таки все очень знакомо.
Танцоры расступаются перед ним, и наконец в противоположном конце зала он видит ее. Материализованную, реальную, во плоти.
Выглядит Мирабель в точности так, как когда он впервые ее увидел, наряжена царицей диких зверей, только волосы под короной на этот раз розового окраса, а ниспадающее складками белое платье расшито белой нитью едва заметным узором из лесов, городов и пещер, объединенным мотивом из медовых сот и снежинок.
Она словно вышла из сказки.
Когда Закери к ней подходит, она протягивает руку, и он принимает ее.
Здесь, в бальном зале, выстроенном из воска и золота, Закери Эзра Роулинс начинает свой последний танец с Судьбой.
– Это все у меня в голове? – спрашивает он, когда они кружатся в окружении золотисто-мерцающей толпы. – Неужели я все это выдумал?
– Будь это так, то какой бы ответ я тебе ни дала, он тоже был бы выдуман, не так ли? – говорит ему Мирабель.
У Закери нет достойного ответа на это соображение.
– Ты знала, что это случится, – говорит он. – Ты сама это все устроила.
– Ничего подобного. Я только подвела тебя к дверям. Ты сам решал, открывать их или нет. Я не пишу историю, я лишь подталкиваю ее в разные стороны.
– Но ведь ты – ваятельница историй.
– Нет, Эзра, я просто девушка, которая ищет ключ.
Музыка меняется, и они, вместе с поблескивающими призраками, кружатся в вальсе.
– Не припомню всех случаев, когда умирала, – продолжает Мирабель. – Какие-то жизни стоят перед глазами ясно, как день, но были и такие, что сливаются, путаются одна с другой. Но я помню, как тонула в меду, и на мгновение, переполненная историями, задыхаясь от них, я увидела все. Тысячи гаваней, и звезды, и тебя, и себя, здесь и сейчас, в конце всего этого, но я знать не знала, как мы доберемся сюда. Ты ведь попросил за меня, да? Ведь на самом деле я не могу находиться здесь, я не мертва.
– Но как же так… разве ты не властна оказаться где угодно, где только захочешь?
– Не совсем так. Я в сосуде. Неуязвимом, бессмертном на этот раз, но все же в сосуде. Возможно, я та же, кем уже была раньше. Возможно, совсем иная. А возможно, я такая, как есть, просто сама по себе. Не знаю. Миф исчезнет, как только установится неоспоримая истина.
Некоторое время они молчат, Закери переваривает эту фразу об истине и о мифе, а остальные танцоры вальсируют вокруг них.
– Спасибо, что разыскал Саймона, – после паузы говорит Мирабель, – и направил его на истинный путь.
– Ничего подобного я не делал.
– Направил, не спорь. Он бы так и прятался по храмам, не верни ты его в историю. Теперь он там, где ему положено быть, то есть все равно что нашелся. Понимаешь, все это из-за того, что произошло непредвиденное. Те, кто затеял это, долго и тщательно подготавливали условия, в которых стало возможно зачать меня вне времени, но никто не задумался над тем, что случится потом с моими родителями, и с ними случилось то, что случилось, и это все усложнило. Невозможно закончить историю, когда некоторые ее герои потеряны и болтаются, неприкаянные.