Беззвёздная дорога (СИ)

На этой стороне не было ни следа её, и скалы, где Фингон привязал этот конец моста и дважды проверил узлы, были пусты. Фингон напряг глаза; ему показалось, что он всё ещё видит другой конец верёвки, привязанный к выступающей скале на другом конце чёрной пропасти. Там верёвки тоже было немного. Казалось, будто кто-то распилил её, и на дороге блестело что-то — что-то, похожее на брошенный кинжал.

Кто же это сделал? Какой-нибудь паук, дракон, какая-то блуждающая, злобная тварь Пустоты, какой-то чужак во тьме. На мгновение Фингон даже вспомнил о близнецах, но отбросил эту мысль; он не верил, что они могли бы это сделать, и в любом случае он сомневался, что они отойдут так далеко от стены, которую охраняли. Неважно, кто это был. Верёвки не было. Без неё через пропасть было невозможно перебраться. Фингон в отчаянии смотрел на неё; он достал звёздный фиал, поднял его, чтобы лучше видеть, и лишь убедился в том, что на дороге на дальней стороне пропасти действительно лежит его собственный потерянный кинжал.

Он обернулся к Маэдросу.

Маэдрос уже сидел, скорчившись среди скал на краю. Он снова отвернулся от света.

— Я же говорил тебе, — сказал он, не поднимая глаз. — Пути назад нет.

— Мы можем обойти её и поискать другую переправу, — сказал Фингон. — Или поискать, где она кончается…

— Она здесь кругом, — сказал Маэдрос. — Наверно, можно туда прыгнуть. Я никогда не осмеливался. Можно посмотреть на то, что там внизу… на что-то из того, что там внизу. Наверно, в любом случае вернёшься сюда, наверх.

— Маэдрос…

— Обратного пути нет, — сказал Маэдрос и добавил бесцветным голосом, — Ничего злого нельзя вынести из Пустоты.

— Должен же быть путь.

Маэдрос покачал головой.

— Подумать только, я довёл тебя до такого! — сказал он. — Было время, когда я всё бы отдал, чтобы снова увидеть тебя — но не здесь! Здесь — никогда! Ты, тот, кого я любил — ты был лучшим, что было в моей жизни, — чтобы ты стал здесь пленником ради меня…

Он разрыдался.

Фингон сел рядом с ним; тот продолжал плакать. Камни за его спиной были холодными и неровными. Он поставил рядом с собой звёздный фиал — туда, где он не мешал бы Маэдросу, но всё-таки его самого этот свет успокаивал. Если ему больше не увидеть никакого другого света, то к чему было его беречь. Плечи Маэдроса вздрагивали от рыданий. Фингон подумал о доме: о Солнце, Луне и звёздах, о звуке волн, которые разбиваются о берега Эрессеа, о голосах певцов, которые поднимаются в ночи, о праздниках и танцах, о зелёной траве, о ветре в деревьях. Братья будут скорбеть по нему — и мать тоже, ведь она уже потеряла так много. И он подумал о вратах из слоновой кости; представил, как возвращается к ним вместе с Маэдросом — только для того, чтобы увидеть, что для одного из них путь заказан. Смог ли бы он это вынести? Смог ли бы он бросить Маэдроса, оставить его там — ради дома, ради неба под звёздами? Или всё-таки сам он решил бы остаться там и не бросать Маэдроса одного? Смог бы ли он в любом случае после этого жить в мире с собой?

Ему не придётся это узнать. Они здесь. Здесь они и останутся. И близнецы: не будет второго шанса попытаться их спасти. Фингон подумал, что в целом его больше всего печалит именно это. Всё-таки он так хотел попробовать. А что до остального… он снова положил руку на костлявое плечо Маэдроса. Он почувствовал, как тот весь дрожит от горя.

— Послушай, — сказал он. — Если я добрался сюда и у меня не получилось ничего, кроме как преподать урок этой паучихе, показав ей, каково это — получить стрелу в глаз, и заодно стащить тебя с этого трона — то я всё равно рад, что пришёл. — Маэдрос ничего не ответил. Теперь он плакал молча. Фингон подумал ещё кое о чём. — И я не думаю, что самое лучшее в твоей жизни — я, — сказал он. — Элронд Передэл ещё обитает в Валиноре — и я встретил Элроса, когда сбился с дороги. У него всё ещё тот самый меч, что ты дал ему.

Тогда Маэдрос поднял глаза.

— Элрос? — хрипло выговорил он. На его лице были слёзы. Липкие серые волокна остались у него в волосах; они так свалялись с его рыжими прядями, что казалось, что они растут здесь. И щёки у него ввалились, платье было изорвано, глаза тусклы и полны тени, кроме тех уголков, где ещё горели последние искры красного пламени — но в них не было столько тьмы, как думал Фингон. Там, в тронном зале, ему показалось, что всё слишком плохо — может, так, а может быть, самое худшее смыли эти слёзы.

— Ты его здесь видел? — сказал Маэдрос.

— Видел, — сказал Фингон, и потом он сообразил, что Маэдрос, может быть, не знает, что случилось, и объяснил: — Элрос выбрал участь Людей. Наверное, мы ведь находимся здесь за пределами этого мира! По-моему, его не слишком волновало всё, что ползает тут во тьме. Он убил дракона: если бы не он, то дракон бы убил меня.

— Дракон! — сказал Маэдрос, и всхлипнул — это могло быть и рыдание, и смех. — Это на него похоже. Участь Людей? Правда? Да, он никогда не был высокого мнения об эльфах. — Маэдрос замолчал и потом добавил с мрачной насмешкой, — У него были на то свои причины.