Беззвёздная дорога (СИ)

— Я же не могу! — сказал Маэдрос снова, но теперь его голос звучал не мрачно, а беспомощно, и когда Фингон поднял глаза, выражение лица Маэдроса тоже стало беспомощным.

Некоторое время они глядели друг на друга. Наконец, Фингон сказал:

— А ты пробовал?

Маэдрос покачал головой. Казалось, он сейчас вот-вот снова заплачет.

Фингону тоже хотелось плакать. Он снова наклонил голову над рукой Маэдроса и второй раз поцеловал его побелевшие костяшки пальцев, и сказал:

— Тебе приходится нести достаточно горя и стыда и без того, чтобы заставлять себя переживать ещё больше боли — да ещё и в таком месте. Я хотел бы, чтобы ты отбросил это. Я знаю, какой ты упрямый — но я бы умолял тебя, если бы только думал, что ты меня послушаешь!

— Фингон… — сказал Маэдрос сдавленным голосом.

Фингон тогда мог бы действительно оставить его в покое. Конечно, достаточно было и того, что Маэдросу уже больно. Не было нужды доводить его до слёз из-за того, что он не мог или не хотел изменить. Но когда он нагнулся, склонив голову, прижимаясь к сжатой руке Маэдроса, ему показалось, что он слышит, как что-то говорит с ним. Может быть, это был лишь голос его собственного сердца. Но оно, казалось, говорило: попроси!

Фингон поднял глаза и его глаза встретились с глазами Маэдроса, — и он от всего сердца сказал:

— Пожалуйста!

Маэдрос выдернул свою руку из рук Фингона. На его щеках были слёзы, но, когда он заговорил, в голосе его не было горя. В нём ничего не было, кроме гнева.

— Ну ладно! Ладно! — яростно сказал он. — Если это для тебя так много значит!

Но всё-таки ещё мгновение он колебался. Затем лицо его перекосилось, и он протянул свою руку над пропастью. Ему даже не нужно было двигаться, чтобы сделать это. Они были так близко к краю. Маэдрос ждал ещё мгновение; его лицо кривилось. Затем он разжал кулак. Фингон увидел последний из его шрамов, бледный и жуткий: ожоги на руке от священного света Сильмариллов. Посредине лежало что-то маленькое и чёрненькое. Маленький паучок — подумал Фингон. Но нет, это был острый кусочек умершего камня — нет, разбитый осколок чёрного стекла, совсем, как та стена, что окружала его тюрьму.

Затем со вздохом, будто делая над собой страшное усилие, Маэдрос перевернул руку, и оно — что бы это ни было — упало во тьму. Фингон тогда увидел, что это был разбитый осколок алмаза — нет, крошечное искристое пламя… нет, ни то, и ни другое. Прямо перед тем, как навеки исчезнуть в пропасти, оно, казалось, засверкало бледным светом. Это как будто бы была жемчужина…

Чем бы это ни было, оно исчезло. Маэдрос сжал свою открытую ладонь один раз, другой. На лице его было какое-то жуткое выражение. Казалось, ему не менее больно, чем раньше. И когда Фингон посмотрел на него, что-то словно погасло и сжалось в нём. Он выглядел седым и печальным; изувеченным и старым. Он был пламенем — а теперь он стал пеплом.

— Ну вот, — сказал он. — Его больше нет. Ты счастлив?

— Конечно же нет! — сказал Фингон.

Но, по крайней мере, теперь он смог сделать то, что до сих пор он сделать ему было нельзя. Он потянулся и взял Маэдроса за руку. Шрам от Сильмарилла был старым и поблескивал. Фингон прижал свою ладонь к его ладони, их пальцы переплелись, и тут же он привлёк Маэдроса к себе.

Наконец-то это были настоящие объятья — руки его обвились вокруг тощего тела Маэдроса, и он спрятал своё лицо в его волосы, свалявшиеся, грязные, перенизанные паутиной, они дурно пахли — но это был он, это был он. Лишь через несколько мгновений руки Маэдроса, в свою очередь, обвили его, и он прижал своё лицо к плечу Фингона, и запустил руку в его волосы. Он пропустил косы Фингона по всей длине через свою ладонь — он так часто делал это раньше. Потом он запустил пальцы в волосы Фингона и притянул его ещё ближе, так что никакого промежутка между ними уже не было. Фингон зажмурил глаза: сейчас он просто чувствовал.

— Это ты, — сказал он, — это ты.

— Это я, — согласился Маэдрос — хотя в голосе его не было полной уверенности.

Они просидели так долгое время. Наконец, Маэдрос слегка засмеялся; теперь он уже не сжимал волосы Фингона, а поглаживал их. Самому Фингону совсем не хотелось трогаться с места. Конечно, и идти-то было особо некуда. Кажется, здесь было самое лучшее место, которое он только мог бы найти в Пустоте. Маэдрос осторожно гладил его волосы, коснулся затылка, в какой-то момент задел арфу, все струны которой обиженно зазвенели.

— Прости, — прошептал он, но Фингон ещё теснее прижал его и ничего-ничего не сказал.

Тогда Маэдрос отодвинулся от него. Фингон поднял на него глаза, готовый запротестовать. Маэдрос спросил:

— Ты это слышал?

— Что слышал? — сказал Фингон.