Беззвёздная дорога (СИ)

Он снова взглянул на Маэдроса. Как же ужасно он изменился — и в то же время как всё это было знакомо. Нет, он совсем не мог сказать, что какой-то безумный, жестокий чужак принял имя и облик того, кого любил Фингон, и совершил столько жутких преступлений. Фингон подумал, что он сам почти убедил себя, что это действительно так — давным-давно, когда он впервые услышал рассказы об этом. Но нет: он любил именно Маэдроса — и это был тот самый Маэдрос, который пал. Это был тот самый Маэдрос, который предал его в Альквалондэ, тот, что приветствовал его на скалах Химринга, целовал его руку на зелёной долине Ард-гален, достал в Дориате из ножен тот меч, что Фингон дал ему. Тот самый Маэдрос, что выбрал путь на Сирион, — в этом не было сомнений после всего, что видел Фингон, зная всё, что он знал о своих кузенах: ему не нужны были эти видения в Пустоте, чтобы понять, что ни Амрас, ни Маглор не выбирали этот злой путь. Именно Маэдрос заставил Маглора продолжать тогда, когда он скорее хотел бы уступить, — и это Маэдрос выбрал пропасть, выбрал пламя и тень, пытаясь, наконец, стать хозяином своего собственного наказания.

И всё-таки это был тот Маэдрос, которого Фингон любил. Он научил Элронда и Элроса владеть мечом, потому что он любил их и боялся, что это понадобится им. Чужак так бы тоже не сделал.

Ему тяжко было знать всё это. Но Фингон был рад, что знает. Да, думал он, рад — глядя на знакомое, измождённое лицо Маэдроса, на натянутые линии боли, которые очертили его лоб и уста. Он был рад, что знает, а это значило, что он рад быть здесь. Он ничего не сказал. У них будет ещё целая вечность — которую они могут провести, беседуя друг с другом. Сейчас Фингон готов был довольствоваться лишь взглядом.

Он посмотрел.

И наконец, он нахмурился.

— Маэдрос, — сказал он, — что ты там держишь?

Маэдрос не стал открывать глаз.

— К тебе это не имеет никакого отношения, — сказал он.

Фингон всё смотрел на него. Он не мог не нахмуриться. Хотя Маэдрос сидел тихо, выражение его лица поминутно менялось, и каждый раз морщины боли становились всё глубже. Его кулак сжимался и разжимался, костяшки пальцев снова и снова белели, и эти мелкие движения сопровождались болью на его лице.

— Тебе от этого больно, — сказал Фингон. — Тебе от этого было больно всё время?

— Не надо об этом, — сказал Маэдрос.

— Маэдрос, что это такое? — сказал Фингон. Он ведь был уверен, что это невозможно, но…

— Это действительно Сильмарилл?

Маэдрос коротко, горько рассмеялся — ха!

— Тогда что же это?

— Это не имеет с тобой ничего общего, Фингон, я же сказал, — ответил Маэдрос. — Оставь это. Оставь меня.

Но всё-таки лицо его было исчерчено всё углублявшимися линиями боли.

— Не оставлю, — сказал Фингон. — По крайней мере, покажи мне!

Маэдрос лишь прижал сжатый кулак к груди, и всем телом скорчился ещё больше вокруг него. Это была почти та же самая поза, в которой Фингон нашёл его, когда он был весь покрыт паутиной. Фингон потянулся и Маэдрос отдёрнулся. Фингон не отступил. Он не мог видеть, как Маэдрос так поступает с собой. Он положил руку на сжатый кулак Маэдроса: он хотел осторожно отжать его пальцы. Маэдрос отдёрнулся и яростно посмотрел на него: он занёс руку будто для удара. Фингон изумлённо воззрился на него. Словно из ниоткуда, в глазах Маэдроса вспыхнуло алое пламя.

Маэдрос застыл, когда глаза их встретились. Тут же у него будто всё рухнуло внутри.

— Прости меня, прости меня! — жалобно сказал он. Затем он заморгал, как будто снова ужаленный какой-то невидимой болью.

— Маэдрос, — сказал Фингон, — что же это такое? — Маэдрос сейчас выглядел только несчастным. — Ладно, неважно, — тут же решил Фингон. — Мне всё равно. Только выброси это!

— Я не могу, — сказал Маэдрос.

— Можешь. Конечно, можешь!

— Фингон, я не могу.

— Даже здесь, в Пустоте? — сказал Фингон. — Да какая разница? Где же выбросить что-нибудь, как не здесь?

— Это последнее, что у меня осталось, — сказал Маэдрос. — Это моё. — Огонь в нём замерцал на мгновение, и затем, казалось, разгорелся сильнее. Он стал снова больше похож на прежнего себя, но сейчас смотреть на это было нелегко.

— Оно причиняет тебе боль, — сказал Фингон.

— Но всё-таки оно моё.

— Маэдрос, пожалуйста!

— Нет, — сказал Маэдрос. Он выглядел мрачным. — Прости, Фингон! Но нет.

Фингон снова потянулся, и на этот раз Маэдрос не отшатнулся, не отодвинулся. Фингон мог чувствовать, как в нём нарастает, звеня, напряжение, когда Фингон сжал свои руки вокруг кулака Маэдроса с побелевшими костяшками пальцев. Выражение его лица было очень холодным. Если бы Фингон попытался действовать силой, они, может быть, действительно бы подрались — подумал он. Он не хотел заставлять Маэдроса делать что бы то ни было. Его руки продолжали лежать на его руке; он наклонил голову, положил её на них; потом он поднёс кулак Маэдроса к своим губам и поцеловал костяшки его пальцев.

— Не хочешь — не надо, — сказал он. — Но я хотел бы, чтобы ты это сделал. Мне тяжело видеть, что тебе больно.