Беззвёздная дорога (СИ)

— Прямо Сэквилли-Бэггинсы! — заявил он мрачно, и от этого непонятного, но, очевидно, серьёзного выражения неодобрения Фродо расхохотался.

Хоббитам прямо-таки мастерски удавалось вежливо избавляться от непрошеных гостей. Фингон и в самом деле не видел никого, кто был в этом деле так хорош как Фродо: его хрупкость прямо-таки бросалась в глаза и было совершенно очевидно, что никто и никакого чая от него не дождётся. Твёрдое и вежливое «Ну, будьте здоровы!» Сэма также в основном имело свой эффект: когда и это не помогало, он обычно прибегал к тому, что начинал сердечно благодарить неожиданных гостей за то, что те пришли так вовремя, чтобы помочь ему с прополкой — он ведь так стар и уже не может сам ухаживать за садом. Благодаря этому Маэдрос был спасён от необходимости немедленно общаться с толпами любопытных знакомых, а у Сэма заодно появилось несколько полезных помощников в саду: ведь эльфы и правда считают очень важным должным образом ухаживать за клумбами. Самому Фингону тоже время от времени приходилось поработать на овощных грядках. Фродо над этим смеялся.

— Сэм настоящий тиран! — говорил он. — Я только ему благодарен, что он, наконец, щадит меня! Вы должны пожить у нас столько, сколько вам захочется — и не только для того, чтобы помогать с садом. Уверяю вас, мы очень счастливы видеть вас у нас в гостях, а отваживать любопытных соседей — это уменье, которому все хоббиты учатся с раннего детства. Нас это только радует.

Были и посетители, которых хоббитам не приходилось отваживать. Через день после того, как Фингон и Маэдрос вернулись из Пустоты, как раз тогда, когда первые звёзды загорелись на небе, и Эарендил поднимался на Западе для своего ночного странствия, две высокие и статные эльфийские женщины с гордой осанкой и сияющими глазами пришли, шествуя рука об руку по прибрежной дороге.

Фингон как раз стоял на склоне холма, слушая ветер и смотря, как выходят на небо звёзды, а Маэдрос спокойно сидел в траве рядом с ним. Маэдрос проспал большую часть ночи и дня, и хорошо поел за столом у хоббитов, и в первый раз не выглядел таким безжизненным. Фингон краем глаза увидел приближавшихся женщин, повернулся, и улыбнулся. Его мать Анайрэ, увидев его, остановилась и подняла руку. Фингон сбежал с холма, чтобы поздороваться с ней и взять её руки в свою. Она и плакала, и смеялась, глядя та него — точно так же, как тогда, когда он впервые пришёл к ней в Тирион на Туне после того, как Ольвэ, простив, отпустил его. Фингон тоже смеялся и плакал. Семь лет! Да, это достаточно долго, чтобы горевать.

— Прости меня, — сказал он ей, — прости!

— Я так рада, что ты дома, — сказала Анайрэ.

Затем она замолчала, глядя на другую эльфийку, которая пришла с ней по прибрежной дороге.

Маэдрос не стал бежать вниз с холма. Он медленно шёл. Нерданэль, его мать, смотрела за тем, как он идёт, с лицом столь же спокойным, как у фигуры, вырезанной из камня. Фингону она всегда казалась почти такой же пугающей, как и её супруг. Но Анайрэ смотрела на это, улыбаясь и крепко сжимая руку Фингона; Фингон знал, что между его матерью и тётками за прошедшие века сложилась глубокая дружба, основанная на общем горе.

Наконец, Маэдрос подошёл совсем близко, и лицо его было тоже лишённым выражения, когда он стоял перед своей матерью. В его взгляде появилась какая-то неуверенность, когда Нерданэль увидела, какой он тощий, как поседели его волосы, увидела его шрамы. Они были так похожи — высокие, гордые, с медными волосами, но сын выглядел старше матери. Нерданэль глубоко вздохнула и выдохнула.

— Мой сын вернулся ко мне, — сказала она. Она не улыбалась, но глаза её сияли. Она раскрыла ему объятия.

Анайрэ вцепилась в руку Фингона. Она едва могла сдержать ликование, когда её подруга обняла своего сына. Фингон увидел, как на лице Маэдроса сменяются то скорбь, то радость — перед тем, как он спрятал его в волосах матери. Они долго обнимали друг друга. Когда они разошлись, выражение лица Нерданэли не изменилось, но по её щекам сплошным потоком лились неудержимые слёзы.

— Наконец — наконец, — сказала она, голосом, который так и не дрогнул.

Долго они, все четверо, просидели под звёздами в ту ночь. В основном говорили Фингон и его мать, но всё-таки было много такого, чего говорить и вовсе не надо было.

***