Би-боп (повести)

Также в программе: «Moonlight in Vermont», «What Are You Doing the Rest of Your Life?», «Lover Man», «The Man I Love», «My Funny Valentine».

В заключении — оживление, самое интересное.

Дебби увлекла Симона в мелодию сексапильную, тривиальную, скажем даже, пошловатую, в среднем темпе, все вместе четко скандированный свинг. Получалось очень хорошо. Я забыл ее название. Симон мне говорил, но я забыл. Так глупо. Я знаю версию в исполнении, кажется, Джерри Маллигана, ну, короче, потом вспомню.

Получалось так хорошо. Я представляю себе, как Дебби терлась о рояль, очень соблазнительно, подражая манерам певиц-вамп сороковых годов. Рояль Симона, голос и тело Дебби соблазняли друг друга вместе. Публика была в восторге.

И вот тогда Пол и Скотт, ударник и контрабасист, сидевшие в баре, отдыхая и ожидая, когда это закончится, начали постепенно ощущать, как их обольщает, и их тоже, очаровывает хозяйка, а затем покоряет, затягивает то, что происходит между ней и Симоном. Надо сказать, если я правильно понял, это было нечто исключительное.

Пол отставил свой стакан, Скотт свой, затем оба направились к эстраде и незаметно. Им хотелось, чтобы было незаметно. Но публика сразу же все поняла. И зааплодировала. Они запрыгнули на эстраду.

Дебби приняла их, импровизируя приветственные слова. Скотт поднял контрабас, Пол уселся за свои барабаны, и, как профессионалы, какими они и были, без малейшего колебания на ходу запрыгнули в поезд-свинг.

Дуэт Дебби — Симон и так выступал очень сильно, но, дополненный ритмом Скотт — Пол, могу представить себе, что это было. Этакая перенасыщенность удовольствия, от чего перехватывает дыхание и тянет смеяться до слез.

И, венец всему, не без комического эффекта, привнесшего облегчение всем присутствующим, ведь удовольствие утомляет, Билл, пианист, который на досуге также пел, подыгрывая себе на пианино, подошел к Дебби, прильнул к ней и запел вместе с ней в один микрофон.

Мне хотелось, чтобы это никогда не кончалось, сказал мне Симон. После этого они пошли к своему столику, под взглядами мужчин и женщин, взглядами самыми различными, восхищенными, завистливыми, благодарными, зачарованными, надо сказать, что Симон и Дебби, я уже упомянул, составляли, что называется, красивую пару.

Мне довелось общаться с ними уже женатыми. Я был свидетелем на их свадьбе. В тот день, помню, я думал о Сюзанне. Это было не очень честно, зато по-человечески. Симон тоже о ней думал, он мне сам сказал. Она мне нравилась, эта славная Сюзи. Мы с ней ладили, понимали друг друга во многом. Бедняга. Ну, так уж получилось.

Тем временем она одиноко лежала в их кровати, было уже около полпервого, может быть, час ночи, она думала о нем.

Перед тем как поехать к нему, она позвонила мне дважды, чтобы разделить со мной свое беспокойство. Бывает беспокойное счастье. Вспышки сильного удовольствия увлекают во мрак. Это был как раз случай Симона.

Она это знала. Я тоже. Я тоже хорошо это знал. Она звонила мне, чтобы спросить, что ей делать. Она хотела поехать за ним. По-моему, это была неудачная идея. Ему надо просто проветриться, сказал я, отпусти его, он вернется. Она спросила: В каком состоянии?

Я правильно оценивал риск, как и она. Но я также знал о тоске Симона, о его подобии жизни, подобии бытия, о мертвой душе, которую он тащил за собой. Она тоже, полагаю, но для нее это было не так, это был ее муж, она занималась им, заботилась о нем, тогда как я воспринимал все это иначе, я думал о музыканте, о художнике, я думал как художник, как человек искусства, короче, думал о приоритете искусства, а все остальное было неважно. Искусство с риском для жизни, кто думает так сегодня?

Послушай, сказал ей я, если ты действительно не можешь вот так сидеть и ждать его, поезжай за ним, увидишь сама, по крайней мере, ты увидишь его и будешь спокойна.

Лучше бы я промолчал. Вероятно, она была бы еще жива. Я говорю это, но нет, я зря себя извожу, она поехала бы в любом случае. Она любила Симона, как только может любить лишь женщина. Нам этого не понять.

Я рассказал об этом Симону. Он заплакал. Я сказал себе, ну и дурак же ты, ты действительно дурак. Я говорил это о себе, а не о Симоне, хотя мне случалось думать, что и он вел себя по-дурацки. Сразу же после смерти Сюзанны он приехал ко мне в деревню. И рассказал о своей эскападе.

9

После этого они пошли к своему столику, под взглядами мужчин и женщин, взглядами самыми различными, восхищенными, завистливыми, благодарными, зачарованными, и, по поданному Дебби знаку, быстрому жесту, бармен снова принес водку.

Билл занял свое место за роялем. Атмосфера разрядилась. Вместе со Скоттом и Полом он погнал фа-минорный блюз, который все знали. Все запели.

Дебби запела со всеми, затем перестала, как-то странно посмотрела на Симона и заговорила. Жаль, что вы женаты, сказала она, вы могли бы остаться, мы могли бы работать вместе, мы понимаем друг друга, я вам нравлюсь, вы мне нравитесь, как все глупо.

Как есть, сказал Симон, я не могу.

Чтобы расслабиться после двух-трех скорее энергичных вещей, Билл заиграл симпатичную ритурнель «That’s All».