При том, что текст Клементины всегда оценивался и до сих пор оценивается чрезвычайно высоко, уже в XVII веке была продолжена работа по улучшению текста Вульгаты; ею занимались французские бенедиктинцы из конгрегации Сен-Мор (А.Пуже, Ж.Мартианэ, П.Сабатье и др.). С 1907 года усилия в этом направлении предпринимаются бенедиктинцами из монастыря Сан-Жироламо (т. е. святого Иеронима) в Риме. В отличие от К. фон Тишендорфа, Дж. Вордсворта и других исследователей, главной задачей которых было восстановление аутентичного текста блаженного Иеронима, отцы-бенедиктинцы видели свою цель в том, чтобы улучшить этот текст, сообразуясь с данными еврейского (для Ветхого Завета) и греческого (для Нового Завета) оригиналов. По инициативе Папы Павла VI, поддержанной 25 апреля 1979 года Иоанном Павлом II, в свет вышла так называемая Новая Вульгата (Рим, 1979); в отличие от всех остальных современных изданий, это не реконструкция текста блаженного Иеронима, а его исправленный на основе еврейского и греческого текстов, в свете данных современной библеистики, вариант.
Когда появилось издание греческого текста Нового Завета К. фон Тишендорфа (1869), а затем критическое издание Э.Нестле (1898), каждый смог убедиться, что Вульгата сохранила вариант текста, чрезвычайно близкий к тому, который мы называем теперь «критическим». Это резко поднимает значение Вульгаты в глазах современного библеиста, видящего, что блаженный Иероним точно переводит греческий текст по весьма надежным рукописям, напоминавшим, вероятно, Синайский кодекс. Вместе с тем именно это обстоятельство, после распространения греческого Нового Завета, опубликованного Эразмом Роттердамским по Textus Receptus, вызвало в среде протестантски ориентированных ученых в Женеве настоящий взрыв негодования по поводу Вульгаты, которая, как им казалось, искажает новозаветный текст. По этой причине в XVI веке появляется ряд новых переводов Нового Завета на латинский язык по Textus Receptus. Наиболее известен перевод Теодора Безы (1519–1605) – ученого-библеиста, близкого к Ж.Кальвину.
В настоящем издании[56]
латинский текст публикуется согласно Вульгате по изданию Хуана Леала (Мадрид, 1960). Однако ввиду того обстоятельства, что греческий текст печатается здесь по Textus Receptus, в квадратных скобках даются те места, которые отсутствуют как в критическом тексте Нового Завета, так и в Вульгате, но есть в Textus Receptus. Эти места приводятся в переводе Теодора Безы по его берлинскому изданию 1873 года (sumptibus Societatis Bibliophilorum Britannicae et extemae). В круглые скобки, напротив, заключены те отдельные слова, которые имеются в Вульгате, но отсутствуют в греческом оригинале. Курсивом выделены цитаты из Ветхого Завета, что позволит читателю ярче увидеть взаимосвязь между Ветхим и Новым Заветом.Пунктуация настоящего издания точно воспроизводит пунктуацию Клементины. Это связано с тем, что ее издатели, а равно и издатели предшествующих ей публикаций текста Вульгаты, путем расстановки запятых и двоеточий, деления текста на предложения подчеркивают надфразовое единство текста, который не есть механическая сумма отдельных предложений. Текст – это единое целое, не всегда даже разделимое на предложения. По этой причине там, где в Священном Писании на современных языках ставится точка, издатели Клементины зачастую предпочитали двоеточие; текст после этого знака продолжается с маленькой буквы. Слабо выраженное дробление евангельского текста на предложения объясняется и тем, что в первые десятилетия апостольской проповеди Евангелие распространялось исключительно в устной форме. В ряде случаев неразделимость текста на предложения, теснейшая связь следующего предложения с предыдущим подчеркивается тем, что после точки ставится не большая, а маленькая буква. См. например Мф 24: 4–5: Videte ne quis vos seducat. multi enim venient in nomine meo («Берегитесь, чтобы кто не прельстил вас. Ибо многие придут под именем Моим»). Вместе с тем перед словом autem, vero и т. п. издатели Клементины, как правило, ставят точку там, где логика современных языков требует запятой, например Мф 13: 37–39; 14: 23; 15: 14; 16: 25; 19: 13 и др. Это связано с тем, что слово autem (но, же) много лучше любого знака препинания указывает на бессмысленность следующего предложения в отрыве от предыдущего. В целом точка в Клементине используется не столько для дробления текста на отдельные фразы, сколько служит для указания на паузу. Так, в изъяснении притчи о сеятеле три достаточно коротких стиха (Мф 13: 37–39) шесть раз прерываются точками, тогда как подавляющее большинство современных издателей интерпретируют их как одно сложносочиненное предложение. Пауза играет здесь очень заметную роль, потому что Евангелие – это не текст, погребенный в книге, а Слово Божие, которое живо и действенно (Евр 14: 12). Поэтому ориентировано оно прежде всего на чтение не про себя, а вслух.