Библейские чтения: Пятикнижие

Небо и небо небес не вмещают Тебя, и само слово «Бог» тоже не вмещает понятие, наше представление о Боге. К Богу душа может только стремиться, как стремится олень на источники вод в пустыне. Но понять Его, объяснить Его или описать не в силах ни ум, ни сердце ни одного мыслителя, ни одного богослова или философа. К Богу можно только благоговейно и радостно прикоснуться. И благодарить Его, и воспевать, и радоваться за тот мир, который Он нам подарил, который Он нам отдал, чтобы мы его берегли для наших детей и внуков.

* * *

Земля была безвидна и пуста – ‹т'oгу ва-в'oгу›, – так сказано на иврите. Овидий, римский поэт рубежа нашей эры, в своих «Метаморфозах» употребляет выражение, очень похожее на это библейское: rudis indigestaque moles – грубая и необработанная масса. Мы не знаем, читал ли Овидий Септуагинту или, быть может, какой-то стихотворный пересказ библейского рассказа о сотворении мира. Таких стихотворных переложений Библии в его времена в Александрии было уже не так мало. Во всяком случае, видно, что если и не из первых рук, но дошло до него это библейское выражение.

‹Т'oгу ва-в'oгу› – безвидна и пуста. Земля была такой, как разоренная страна, после того как ушли враги, разрушив всё, что можно разрушить. Это сравнение не случайно: я взял его из Книги пророка Иеремии, который, описывая разорение своей страны, употребляет именно это библейское выражение: ‹т'oгу ва-в'oгу› – безвидна и пуста. Как после войны на земле ничего не остается, так и в первый день творения на ней еще ничего не было.

Овидий в своих «Метаморфозах» рассказывает нам о том, как творит Бог мир – тот мир, где потом поселятся люди:

Бог и природы почин раздору конец положили.

Он небеса от земли отрешил и воду от суши,
Воздух густой отделил от ясность обретшего неба.
После же, их разобрав, из груды слепой их извлекши,
Разные дав им места, – связал согласием мирным.[7]

С одной стороны, всё это, казалось бы, очень похоже на Библию, но, с другой стороны, в рассказе Овидия есть что-то механическое. Бог действует у него как ученый в лаборатории, как какой-нибудь римский фармацевт, который готовит лекарство в своих чашечках и мензурках.

В Библии нет ничего подобного. Повторяю: первое и почти единственное слово, которое приходит на ум, когда читаешь эти библейские стихи, – это слово тайна. Благоговейно остановиться перед тайной – вот к чему призывает нас Священное Писание.

Безвидна и пуста была земля, еще ничего на ней не было, еще не было даже света, который бы осветил эту пустоту и безвидность. Как в учебниках по истории земли наша планета изображается в глубочайшей древности, как видим мы сегодня на фотографиях, которые поступают с других планет или с луны, – вот эти голые камни и голые кратеры, – примерно такой предстает земля в начале Книги Бытия.

«И Дух Божий носился над водою». Носился – на иврите ‹мерах'eфет›. Здесь употреблен очень редкий глагол с не совсем даже понятным значением. Ученый раввин по имени Бен Зома объясняет значение этого глагола следующим образом: «Дух Божий парил над лицом вод, как голубка над своими птенцами парит, но не касается их». Как голубка над своими птенцами, – вот как характеризует парение Духа Божьего, как объясняет этот глагол – «носился» или ‹мерах'eфет› – ученый иудей.

Давайте посмотрим, что говорит об этом святитель Василий Великий в своем «Шестодневе», в своей второй беседе на Книгу Бытия. «Как же Он, – восклицает святитель Василий, – носился над поверхностью вод? Скажу тебе не свое мнение, но мнение одного сирийца, который был столько же далек от мирской мудрости, сколько близок к ведению истинного. Итак, он говорил, что сирийский язык выразительнее и, по сходству с еврейским, несколько ближе подходит к смыслу Писания (чем греческий, – имеет в виду святитель Василий. – Г.Ч.). Разумение сего речения, – продолжает святитель, – таково. Слово “носился”, как говорит он, в переводе греческом употреблено вместо слова “согревал” и “оживотворял” водное естество, по подобию птицы, насиживающей яйца и сообщающей нагреваемому какую-то живительную силу»[8].

Святитель Василий не знал иврита, но это незнание не делало его слепым. Он прекрасно чувствовал то, что не всегда чувствуем мы: что оригинал всегда точнее передает смысл текста, чем перевод. Святитель Василий, для того чтобы понять оригинал, не зная языка оригинала, обращается к опыту тех толкователей, которые были ближе к знанию иврита, которые хотя бы владели языком сирийским (или арамейским), в общем, конечно, очень близким к ивриту, и обнаруживает эту мысль. Он за полторы тысячи лет до современных филологов-библеистов говорит как раз о том, о чем сегодня говорит наука: что этот глагол – «носился», ‹мерах'eфет› – взят из лексикона, рассказывающего о птице, которая, не покидая своего гнезда, держится над гнездом.