Библейские холмы

Мы хорошо понимаем, что подобного рода методами умолчания победного шествия нашей науки не остановишь. Они вызывают у нас поэтому не чувство раздражения, а скорее сожаления. Так и в данном случае. В самом деле! Перед нами автор книги по истории археологии, прекрасно осведомленный в своем предмете. И вдруг вот этакое!..

Впрочем, в какой-то мере это и настораживает. Что это? Злой умысел, за которым кроется враждебное отношение к советской археологии и востоковедению только потому, что они советские? Порожден ли этот злой умысел непримиримостью к нашим теоретическим воззрениям или, может быть, это только следование неумной моде, получившей распространение на Западе в годы обострения холодной войны и находящейся в вопиющем противоречии с подлинной наукой и здравым смыслом?

Выяснение этих вопросов в значительной мере предрешает для нас оценку книги в целом. Лакмусовой бумагой в данном случае должно прежде всего явиться отношение ее автора к Библии. В так называемом «свободном мире» в изобилии сейчас издаются специальные журналы и выходят брошюры и книги по библейской археологии, главная цель которых состоит в том, чтобы «подтвердить священное писание» археологическим материалом. Многочисленные археологические общества, институты, всякого рода «фонды» и просто богатые меценаты — преимущественно американские — тратят огромные средства на организацию археологических экспедиций и раскопок библейских мест.

Пока у нас создалось впечатление, что Церен, включивший в свою историю археологических открытий на Ближнем Востоке целый ряд памятников, имеющих лишь весьма косвенное отношение — а то и никакого — к библейской традиции, не может быть отнесен к числу тенденциозно настроенных ее ревнителей.

Но все же как относится он к Библии?

Это нетрудно понять из текста книги. «Библия, — пишет Э. Церен, — представляет собой прежде всего собрание различных религиозных сочинений, которые нередко противоречат друг другу. Она появилась не как законченное произведение, но сложилась в результате векового процесса развития со всеми его компромиссами и взаимовлияниями, возникшими под действием различных мировоззрений».

Церен, таким образом, отдает себе полный отчет о характере этого произведения и его исторических судьбах. Из ряда других его высказываний в различных местах книги с неоспоримостью вытекает, что он считается и с подчас нарочито запутанным языком Библии, и со своеобразием стиля библейского повествования, и с теми изменениями текста, которые пережила Библия, особенно в пору ее канонизации, то есть начиная с Эзры и законоучителей из Синедриона в Ямнии и кончая масоретами, деятельность которых относится уже к VII–IX векам н. э. Иными словами, Церен подходит к Библии критически, как к памятнику письменности, в большей или меньшей мере отражающему реальные события, пережитые еврейским народом в различные периоды его исторической жизни.

На одном из таких периодов Э. Церен специально останавливается. Речь здесь идет о многовековой, по его выражению, драматической борьбе между народными верованиями, выливавшимися в форму культа золотого тельца, и тем вероучением, которое стремилось привить народу кастовое еврейское духовенство. Основываясь на I книге Царей (12, 28), Церен считает, что борьба эта шла с переменным успехом и многие цари Израиля и Иудеи принимали сторону народа. Конечная победа духовенства, по существу, означала утверждение нового вероучения в противовес прежним, уходящим в глубокую древность традициям. «То, что считали отпадением… от религии отцов, — пишет Церен, — на самом деле было упорной приверженностью к древней традиции».

Что же собой представляла эта древняя традиция?

На этот счет у Церена существует совершенно определенное мнение. «Подлинно религиозное творчество, — пишет он, — имело место, вероятно, лишь в ледниковом периоде, в каменном веке или в последующие тысячелетия, но уж, во всяком случае, не при „учителе праведности“ или Иисусе из Назарета и подавно не во времена Авраама и Моисея». Во многих местах своей книги Церен останавливается на этих древнейших религиозных представлениях, уходящих своими корнями далеко в глубь дописьменного периода. Поэтому они находят свое выражение преимущественно в памятниках религиозной символики: изображениях животных — быков, львов, змей, рыб, смешанных, синкретических существ.

Церен пытается осмыслить эту древнюю символику, связать ее с наблюдениями небесных явлений, лунных циклов, Млечного пути и древнейшими представлениями о загробном мире. Через всю книгу красной нитью проходит у него мысль, что эти древнейшие символические образы повторяются в религиозной символике ряда исторически нам известных народов древней эпохи — шумеров, вавилонян, ассирийцев, хеттов, древних евреев.