Библия бедных

Рекорд Ле-Мана – 405 км/ч: тридцать лет назад Роже Дорчи был лишь в два раза медленней самолета. Тридцать лет назад в Ле-Мане стали гибнуть гонщики. Тогда понаделали поворотов, скорость упала, гонки стали безопасней и зрелищней, но люди тут не ради зрелища.

– Хотите просто посмотреть гонку – не надо никуда ехать. По телевизору удобней. Мы тут для другого. Мы тут для… да не знаю. Просто мы тут.

– Я езжу в Ле-Ман с 19 лет. Сын вырос, к сожалению, дизайнером и предпочитает театр. Но вот мой внук, и его я приучаю к настоящим развлечениям.

– Я тут с мужем. Однажды я поняла, что, если скажу «либо я, либо гонки», он выберет гонки. Так и езжу теперь с ним повсюду: и в Индианаполис, и в Дайтону…

Знакомый спортивный журналист презрительно оглядывает трибуны и хлопает меня по плечу:

– Хочешь понять, зачем это все? Да просто они пидарасы.

– В каком смысле?

– В переносном. Дед его сюда ездил. Отец ездил. Сам ездит и внуков заставит. Хоть что-то в гонках понимает каждый сотый. Это просто триста тысяч пидарасов с затычками в ушах.

Корпорации и задницы

Гонки – это битва корпораций. Dunlop Tires против резинового человечка Michelin. Полмиллиона сотрудников Volkswagen Konzern против трехсот тысяч парней из Toyota Motor Corporation. «Газпром нефть» – против «Порше». G-Drive Racing Алексея Миллера – против SMP Racing Бориса Ротенберга. Соревнуется техника. Соревнуются миллиарды.

Гонки – это битва задниц. Главная часть у гонщика – нижняя часть спины. Это сложно объяснить, но где-то там, вероятно, у человека центр тяжести, и чем-то там, вероятно, гонщик чувствует баланс болида. Руки на руле – лишь придаток. Гонщики выходят на gridwalk – предстартовую прогулку – и трибуны ликуют, а я пытаюсь угадать победителя по ляжкам.

Гонки – это битва мозгов. Секунды опоздания за сутки превращаются в часы. Когда поменять резину? Когда заправиться? А если дождь? Миллиметр воды на асфальте – и тактику надо менять. Два миллиметра – и планы летят к чертям.

Гонки – это битва механиков. Под трибунами люди в ливреях чинят и калибруют болиды. Спят, едят и ходят в туалет тут же. Они безымянны, но без них никто не проедет и трех часов: за сутки у каждого экипажа минимум 10 остановок.

– Вы думаете, это просто быстрая машина, а это суперкомпьютер на колесах. В болиде сотни датчиков. Сложнейшая начинка. Софт, который я настраиваю, так же важен, как хард.

– Это для вас гонка длится 24 часа, а для нас – недели. Мы победим или проиграем все вместе. Так что мы не чувствуем себя людьми за сценой. Мы – режиссеры победы.

Механик орет, но я слышу его через слово: рядом летят болиды.

Пиво и Британия

На пятнадцатом часу с дистанции сходит треть экипажей, «Тойота» идет нос к носу с «Порше», а я иду к англичанам. Те, кто ради Ле-Мана пересек Ла-Манш, разбили огромный лагерь подальше от трассы. Над палатками вьются английские флаги, как в Столетнюю войну. Утро внезапно ясное, солнце палит, и англичане начинают день с бутылки пива в тени крылатых дверей своих «Ламборгини».

– В нашем лагере куча крутых парней на своих weekend cars, со своими boy’s toys. Я к ним в обычной жизни даже приблизиться не могу, потому что я клерк из Брикстона, а они миллионеры из Хампстеда. Гонки – единственное место в мире, где мы на равных.

– Почему я тут? Потому что у меня жена и три дочки, а я работаю в гребаном банке, где тоже одни женщины.

– А я за своих болеть приехал. И хотя Aston Martin прососали квалификацию, все равно автогонки – самый британский спорт. Все инженеры британцы, вся техника британская. Это не япошки гонятся за немцами, это Британия борется с Британией.

– Футбол, конечно, тоже ничего, но он для молокососов. Это они подрались с вашими в Марселе. А все серьезные парни тут, в Ле-Мане, и все мы чертовски дружелюбны. А знаете почему? Потому что это не спорт. Это выставка. Тут не болеют, тут совместно наслаждаются красотой.

Я разделяю с англичанами ящик пива и оставляю их наедине с наслаждением.

Слезы и седина

У Юга Дешанака красные глаза: от слез и бессонницы. На пятьдесят седьмой минуте последнего часа лидер гонки болид Toyota Gazoo сходит с дистанции.

– I have no power! – кричит пилот Казуки Накаджима, едва не ставший триумфатором Ле-Мана. И Дешанак, босс Toyota Gazoo, начинает плакать.

Пилоты «Порше» Роман Дюма и Марк Либ забывают, как радоваться, и просто катаются по полу, пока Нил Яни – третий в экипаже – финиширует.

Я бегу к Дешанаку, но он в оцепенении. Он лишь повторяет вслед за комментатором: il est imposible. Это невозможно! Невозможно!

Гонка окончена, трибуны подпевают немецкому гимну, и победители из «Порше» поливают друг друга шампанским, как тут принято уже полвека.

Саймон Долан, британский миллионер и экс-победитель Ле-Мана, разбил свой «Ниссан» еще раньше, на 222-м круге. Я видел его на старте: робот с механическим прищуром. Но после гонок люди снова выглядят как люди. И Долан улыбается. Он будто рад, что проиграл, что все закончилось. Фанаты гонок часто бегут от семей, но только не сами гонщики. Долан в Ле-Мане – с женой и детьми.