Библия бедных

Людей книги – сообщество в Живом Журнале – придумал журналист Юрий Васильев. Но эта масонская ложа, этот монашеский орден существовал задолго до ЖЖ. Когда-то «Дорога уходит в даль» была популярней, чем «50 оттенков серого». Бабушка читала ее маме. Мама мне. Я прочитаю ее своим детям. Культ Книги был настоящий, народный, без официальной поддержки и массовых переизданий. Служители культа узнавали и узнают друг друга по забавным фразочкам, по мемам. Пароль: «бедная Андалузия была несчастная страдалица». Отзыв: «пецарь рычального образа». Вам это чушью покажется, если не читали. Но те, кто бродит по Старому городу с растрепанной книгой в руках, обязательно рассмеются. Это же детская книга. Там много смешного.

«После этого несчастная страдалица Андалузия уже больше никогда, никогда не выходила замуж…» Все, – говорит Маня, дочитав «Страдалицу Андалузию». Тут из соседней комнаты раздается голос папы. Он, оказывается, лежал на диване и слушал все, что мы читали.

– Девочки! – говорит папа. – Я тут нечаянно услышал эти два произведения. По-моему, это бред. И знаете, что самое плохое? Это печальный бред!»

Много смешного в Книге и страшного много. А что делать. Российская империя. Нищета. Неравенство. Антисемитизм. Зверства полиции. Сашенька Яновская взрослеет, и вместе с ней рождается и взрослеет двадцатый век.

«Одни говорят, что на Анктоколе, другие – что на Большой Погулянке, – но все слухи сходятся на одном: на одной из улиц забастовщикам удалось сбиться в колонну. Они двинулись рядами по улице, подняли маленькое красное знамя и запели запрещенную правительством революционную песню. Тут на них налетели казаки. Наезжая конями на людей, казаки смяли шествие рабочих и пустили в ход нагайки. Песня оборвалась, красное знамя исчезло».

Снова идет бесконечный литовский дождь, темное что-то течет по асфальту, а я представляю брусчатку, и раненых людей на ней, и девочку, которая видела все это своими глазами.

«– Три аршина – это ведь маленький дом?

– Н-небольшой… – признает папа.

– Как же мы все там поместимся?

– Нет… – неохотно роняет папа. – Я там буду один. Без вас.

– А мы?

– Вы будете приходить ко мне в гости… Вот ты придешь к этому домику и скажешь тихонько – можно даже не вслух, а мысленно: «Папа, это я, твоя дочка… Пуговица… Я живу честно, никого не обижаю, работаю, хорошие люди меня уважают…» И все. Подумаешь так – и пойдешь себе…»

Это они у Ратуши разговаривают. В конце XIX века там был театр, а место называлось Театральным сквером. К западу от него лежал еврейский квартал. Потом там сделали гетто.

«Папа мой, папа!.. Через пятьдесят лет после этого вечера, когда мы с тобой «кутили», тебя, 85-летнего старика, расстреляли фашисты, занявшие наш город. Ты не получил даже того трехаршинного домика, который тебе сулила Юзефа, и я не знаю, где тебя схоронили. Мне некуда прийти сказать тебе, что я живу честно, никого не обижаю, что я тружусь и хорошие люди меня уважают… Я говорю тебе это – здесь».

Иногда по Старому городу бродят странные люди с растрепанной книгой, и сами они растрепанные. Что-то бормочут по-русски, нервно листают страницы, вглядываются в таблички. Это хорошие люди, люди Книги. Вы покажите им тот сквер, где давным давно папа разговаривал с девочкой.

Путешествие по Изумрудному берегу

Ольбия. Мавры и свастика

– Ну, деревня! А одуванчики – фу, совсем как наши.

Русские туристки цокали по трапу. Я пожелал им рухнуть с метровых каблуков и проследовать обратно по маршруту Ольбия – Женева – Москва.

Тут море – чистый изумруд и песок золотится. Тут устраивал оргии Берлускони, тут на рейде стоит грандиозная яхта Усманова, тут – по слухам – тайный дворец Путина. Север Сардинии, Costa Smeralda – самый дорогой курорт Европы.

Пейзаж тут и правда сельский. Остров счастливо избежал прогресса, войн и потрясений. Главное событие сардинской истории случилось тысячу лет назад: в XI веке местные разгромили малочисленный отряд мавров, чем гордятся до сих пор, поместив на флаг четыре черные отрубленные головы.

В начале шестидесятых его королевское высочество, принц Карим Ага-хан IV, верховный исмаилит женевского разлива, придумал собрать в этой средиземноморской Чечне всех богачей Старого Света. И Сардиния расцвела. Ага-хан превратил Изумрудный берег в гетто для миллиардеров, а после распродал игрушки и оставил себе лишь пару дворцов, яхт-клуб, да аэропорт Ольбии, при виде которого туристки восклицают «ну, деревня».

Сама же Ольбия – типичный итальянский городок: улочки, кофейни, пиццерии, где не говорят по-английски, но накормят бесплатно, если гость понравился. В стену древнего храма лупят мячом, и эхо пугает поджарых кошек. А еще Ольбия – город граффити, иногда прекрасных, чаще пугающих. Тут кругом свастики и надписи в том духе, что Италия – не Европа, Сардиния – не Италия, а Галлура (север острова) – не Сардиния. Пар уходит в свисток; преступности здесь нет.

Сан-Теодоро. Сыр и устрицы