Библия: Биография книги

Хороз составлял сущность раввинского мидраша. Он давал экзегету возможность испытать чувство полноты и завершённости, подобное состоянию шалом, которое евреи обретали в Храме, и чувству coincedenia oppositorum, совпадения противоположностей, которое христиане переживали во время своего толкования — пешер. Подобно христианам, раввины толковали Закон и Пророков разными способами, наделяя их значением, которое, зачастую, имело мало общего с изначальным замыслом авторов. Рабби Акива совершенствовал этот новаторский тип мидраша. Его ученики любили рассказывать одну историю о нём. Слава о таланте рабби Акивы дошла до Моисея на небесах, и однажды он решил спуститься на землю, чтобы посетить одно из его занятий. Он сел в восьмом ряду, позади других учеников, и, к его разочарованию, оказалось, что он не может понять ни слова из объяснений рабби Акивы, хотя и было сказано, что это часть откровения, которое он получил на горе Синай. «Мои сыновья превзошли меня», — думал Моисей с горечью, но и с гордостью, возвращаясь на небеса. Но почему же, — спрашивал он, — Бог доверил Тору ему, Моисею, когда Он мог выбрать человека такого ума, как рабби Акива[261]? Другой раввин изложил это ещё короче: «Что не открылось Моисею, открылось рабби Акиве и его помощникам»[262]. Откровение случилось не один-единственный раз на горе Синай, это был непрерывно длящийся процесс, который не прекратится до тех пор, пока опытные толкователи отыскивают неиссякаемую мудрость, скрытую в тексте. Священное Писание содержало всю сумму человеческих знаний в зачаточной форме: можно было найти «в нём всё»[263]. Синай был лишь началом. На самом деле, когда Бог дал Тору Моисею, Он знал, что будущим поколениям придётся завершить её. Письменная Тора не была законченным текстом; людям следовало применить всю свою изобретательность, чтобы довести её до совершенства, подобно тому, как они получают муку из пшеницы и ткут одежды из льна[264].

И всё же некоторые раввины считали, что рабби Акива зашёл слишком далеко. Его коллега рабби Ишмаэль обвинял его в том, что он навязывает писанию своё понимание: «Поистине, ты говоришь тексту: «Молчи, пока я тебя растолкую»[265]. Хороший мидраш должен быть как можно ближе к оригинальному значению, и рабби Ишмаэль утверждал, что изменять это значение следует лишь тогда, когда это совершенно необходимо[266]. Метод рабби Ишмаэля пользовался уважением, но метод рабби Акивы взял верх, потому что благодаря ему Писание оставалось открытым. Современному исследователю этот метод покажется ненаучным; мидраш постоянно заходит чересчур далеко, явно нарушая целостность текста, и ищет новый смысл за счёт оригинала[267]. Но раввины считали, что, раз Писание — это Слово Божье, значит, оно неисчерпаемо. Любое значение, которое они обнаруживали в тексте, было задумано Богом, если оно давало новое видение и шло на пользу общине.

Комментируя Тору, раввины время от времени исправляли её слова, говоря своим ученикам: «читайте не то… но это»[268]. Изменяя, таким образом, текст, они порой вносили в писание мотив сострадания, которого не было в оригинале. Это произошло, например, когда рабби Меир, один из наиболее выдающихся учеников равви Акивы, обсуждал постановление в книге Второзакония:

Если в ком найдётся преступление, достойное смерти, и он будет умерщвлён, и ты повесишь его на дереве, то тело его не должно ночевать на дереве, но погреби его в тот же день, ибо проклят пред Богом [килелат Элохим] всякий повешенный на дереве, и не оскверняй земли твоей, которую Господь Бог твой даёт тебе в удел[269].