Библия: что было «на самом деле»?

Так существовала ли единая израильская монархия «на самом деле»? Пожалуй, однозначный ответ на этот вопрос дать трудно, сначала нужно определиться с терминами. Например, Рейнхард Кратц пишет: «…не историческая реальность или возможность объединенного царства “Израиля”, но скорее утрата монархии и израильской идентичности в 722 г. до н. э. привели к созданию новой идентичности – библейского “Израиля”»[137]. Радикальное заявление! Ведь если какое-то явление оказалось актуализировано в последующие времена новыми идеологами, это вовсе не значит, что оно не существовало. Археология не подтверждает существование единой монархии, но и не опровергает, а тексты… тексты интерпретируются слишком по-разному.

И что же мы называем «единой монархией»? Безусловно, во времена Давида и его ближайших преемников не существовало суверенного государства в том виде, как сегодня, с международно признанной и полностью контролируемой территорией, с развитым чиновным аппаратом, постоянной армией, системой налогообложения и финансов, с формальным гражданством, устойчивой самоидентификацией населения и т. д. Но на рубеже II–I тысячелетий до н. э. такие государства вообще не могли существовать в Сиро-Палестинском регионе.

При этом, по-видимому, существовало общее экономическое и культурное пространство, было представление о близком родстве племен (отраженное в Книге Судей, которой мы здесь не касаемся), могли возникать ситуации, когда тот или иной вождь (к примеру, Давид) временно контролировал значительные территории. Именно этот опыт совместного проживания и сотрудничества, не исключающего войн и прочих конфликтов, способствовал интеграции переселенцев с Севера в жизнь Южного царства, начиная с конца VIII в. до н. э.

Представления о единой монархии были, помимо прочего, идеологическим инструментом этой интеграции. Если кратко сформулировать основные тезисы этой идеологии, они будут звучать примерно так:

● Мы, израильтяне, – народ Яхве, мы должны исполнять волю Яхве и держаться вместе.

● Идеальный общественный строй для нас – свободный союз племен под управлением пророков и вождей, избранных Яхве (практика показала, что такой идеал неосуществим).

● Монархия – второй по степени предпочтительности общественный строй. Мы единый народ, и монархии лучше быть единой. Единство монархии подтверждается единым святилищем Яхве в Иерусалиме.

● Царь, исполняющий заветы Яхве и слушающий пророков, приносит процветание себе и своему народу, в противном случае нас ждут бедствия.

Соответственным образом были изложены предшествующие события, подобно тому, как в официальной советской истории все воспринималось через идеологию классовой борьбы, а события древности понимались как предыстория социалистической революции и создания СССР. Подобным проектом можно считать и единую монархию, состоящую из иудеев и вениамитян (повествования об их единстве могли быть оформлены во времена Йоаша) и присоединившихся к ним переселенцев с Севера (во времена Хизкии). Окончательно эта идеология могла сложиться уже во времена Йошии.

Дивер в уже упоминавшемся выше манифесте против минималистов предложил такое понимание: «Библейские авторы и редакторы изображают Израиль, каким он должен был быть, по их мнению, а не каким он на самом деле был» (курсив автора. – А. Д.)[138].

При этом стоит отметить один парадокс. Как сформулировал основную точку зрения ученых последних десятилетий Д. Флеминг, «название Израиль не могло использоваться в царстве со столицей в Иерусалиме в X и VIII вв. до н. э., когда это название связывалось исключительно с его северным соседом»[139]. И тут же он отмечает два факта, которые явно противоречат такому заключению: в библейских повествованиях о временах Саула и Давида это название прочно ассоциируется с единым народом и точно так же это выглядит в первой части Книги Исайи, написанной в те времена, когда Северное царство вполне себе процветало.

Сам Флеминг приводит следующий пример из Новейшей истории: название Китай относится одновременно к огромной стране на континенте и к сравнительно небольшой на острове Тайвань, причем для того и другого государства эта идентификация принципиальна. Но, как мы прекрасно понимаем, это становится желательно и вообще возможно лишь в том случае, когда две страны имеют некую общую культуру, сходную (пусть и не одинаковую) идентичность. Мы не знаем, как будут развиваться дальше отношения между Пекином и Тайбэем, суждено ли им когда бы то ни было объединиться в одно государство, не знаем, каким может быть это объединение и к чему оно может привести. Но мы видим, как обе столицы настаивают, что именно они представляют правильную версию «китайской идеи».