Библия и мировая культура

Девятая Заповедь запрещает ложное свидетельство в суде, а также распространение всяческих сплетен и клеветы. Сами по себе эти сплетни и клевета не подлежат суду с точки зрения древнего законодательства Торы. Однако лживое свидетельство в суде может стать страшным преступлением, если на его основе человек будет приговорен к смертной казни. Вот почему еврейское религиозное законодательство запрещает опираться на свидетельство только одного человека, если речь идет о вынесении смертного приговора. Девятая Заповедь соотносится на Скрижалях с Четвертой, связанной с освящением Субботы, ибо последнее — правдивое свидетельство человека о Боге, а нарушение или отрицание законов Субботы — ложное о Нем свидетельство.

Десятая Заповедь, запрещающая желание всего чужого, зависть к ближнему и всему, что у него есть, выделяется на фоне остальных тем, что касается не столько сферы поступков и слов человека, сколько его эмоций и невысказанных желаний. Заповедь констатирует, что черная зависть является настоящей причиной всех злодеяний, о которых предупреждают предыдущие Заповеди. Десятой Заповедью Бог говорит человеку, что он волен контролировать не только свои действия, но и свои желания, не допускать возобладания над собой низких желаний. Эта Заповедь настойчиво напоминает, что именно с недобрых мыслей и желаний начинается нарушение каждой из Десяти Заповедей. В этом смысле и Иисус Христос в Нагорной проповеди говорит о необходимости искоренения из сознания и души человека низких желаний, например: «Вы слышали, что сказано древним: «не прелюбодействуй». // А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем» (Матф 5:27–28; ср. также Матф 5:2122). Десятая Заповедь соотносится на Скрижалях с Пятой — о почитании родителей. Возможно, имеется в виду то, что в семье, где дети почитают родителей, никогда не возникнет желания присвоить чужое.

Десять Заповедей поражают чрезвычайной простотой своих формулировок, доступных для понимания каждого. Кажется даже, что они всегда существовали, что они сами собой разумеются. «Какие простые на первый взгляд слова! — пишет А. Мень. — Но если нам они кажутся чем-то само собой разумеющимся, то для древнего мира они звучали небывалым откровением. Достаточно вспомнить, какие отношения между человеком и Божеством царили в Египте, Вавилоне, Греции, чтобы понять, насколько необыкновенными должны были представляться современникам священные законы, начертанные на скрижалях. Эти два невзрачных, грубо отесанных камня имели неизмеримо большее значение для духовной истории человечества, чем тысячи искусно украшенных ассирийских и египетских памятников»[260].

Было бы не совсем справедливо утверждать, что язычники совсем не открывали этических законов, не применяли их в жизни, не осознавали их важности. Однако в древних языческих законодательствах и религиозных текстах этические установления не выделены как самые главные, освященные божественным авторитетом. Так, стало уже общим местом сравнение Декалога и оправдательных речей, произносимых человеком, согласно египетской «Книге мертвых», на загробном суде Осириса, как якобы доказательство, что Десять Заповедей не являются чем-то исключительным. Однако показательно, что среди более сорока египетских «оправдательных слов» этические по характеру перемешаны с культовыми и нет никакой уверенности в том, что именно первые имели решающее значение при вынесении Осирисом приговора.