Библия и мировая культура

Еще одна распространенная стихийная метафора Единого Бога в Танахе — ветер. В этой метафоре в наибольшей степени проявляется и стихийное, и личностное начало: «И поднялся ветер от Господа, и принес от моря перепелов, и набросал их около стана…» (Числ 11:31; СП). Это реальный ветер, но это и проявление Духа Господа, охраняющего и спасающего Свой народ. Образ связан с многозначностью слова руах на иврите: это «ветер», «дуновение», «дыхание», «дух». Многократно встречающееся в древних текстах выражение Руах Элоѓим (или Руах Адонаи) может быть переведено и как «ветер от Бога (от Господа)», и как «дуновение (дыхание) Бога (Господа)», и как «Дух Божий (Дух Господень)». Так, например, в русском Синодальном переводе выражение Руах Элоѓим в знаменитом втором стихе библейского текста переведено как «Дух Божий»: «Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною; и Дух Божий носился над водою» (Быт 1:2; СП). Это образ одновременно и конкретно-чувственный и абстрактный, природный и внеприродный, посюсторонний и трансцендентный.

Вольная стихия ветра как нельзя более соответствует внеприродному пониманию Бога, Его вездесущности. В отличие от всех языческих богов библейский Бог не привязан к какому-либо месту обитания, Он надмирен, Он свободно проходит через время и пространство, но, в сущности, Он — до всякого времени и пространства. Поэтому нужна необычайная чуткость духа, чтобы ощутить Его прикосновение: «Вот, пройдет Он предо мной, и не увижу Его, / пронесется мимо, и не примечу Его…» (Иов 9:11; перевод С.С. Аверинцева)[43]. Такой образ Бога мог появиться, когда человеческое сознание ощутило свою самостоятельность, свою независимость от природного пространства, в то время как в языческом мироощущении сознание растворено в природном целом, слито с ним (отсюда и обожествление природных стихий). Как отмечает С.С. Аверинцев, «бытовой опорой для таких представлений мог быть кочевой образ жизни, когда-то присущий предкам евреев — номадам-хапиру[44]; но для того чтобы образ Бога-скитальца, «не вмещаемого небесами и землей», стал в самый центр образной системы, нужно было, чтобы человеческое самосознание ощутило собственную вычлененность из природного пространства и свою противопоставленность ему»[45]. Быть может, с этим ощущением «выхода» из языческого растворения в природном пространстве связана и ключевая для Танаха идея Исхода — движения в ответ на зов Бога, разрыва с прежним миром, преодоления инерции собственного существования. Неслучайно Господь будет обращаться к Своим избранникам с требованием: «Встань и иди!»

При полном отсутствии у библейского Бога антропоморфных черт (антропоморфизмы могут применяться к Нему лишь метафорически), привычных человеческих слабостей, какими обладали языческие боги, этот Бог гораздо ближе к человеку, ибо Он заинтересован в человеке и ждет от него не просто повиновения, но любви и верности, в ответ обещая Свою любовь и верность: «Итак, знай, что Господь, Бог твой, есть Бог, Бог верный, который хранит Завет Свой и милость к любящим Его и сохраняющим заповеди Его до тысячи родов…» (Втор 7:9; СП). Через все тексты Танаха проходит настоятельный призыв, обращенный к человеку Господом, — призыв любить Его и быть верным Ему: «И люби Господа, Бога твоего, всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всеми силами твоими» (Втор 6:5; СП); «Итак, люби Господа, Бога твоего, и соблюдай, что повелено Им соблюдать, и постановления Его, и законы Его, и заповеди Его во все дни» (Втор 11:1; СП) и т. п. Обещание любви и верности со стороны Бога и требование Им ответной любви и верности — то, что составляет один из важнейших контрастов миру многобожия, где верность оказывается излишней, где человек пытается склонить на свою сторону, умилостивить как можно большее количество богов, а боги остаются холодными и равнодушными. Здесь же сказано: «Господь, Бог твой, Который среди тебя, есть Бог-Ревнитель» (Втор 6:15; СП).